"Представьте себе зимний денек, — думал Андрей Сергеевич, — снег перестал только что. Тихо. Кажется, даже машины идут бесшумно. Мне это только сейчас пришло в голову, — думал Андрей Сергеевич, — и звук может казаться беззвучным, хотя ты его слышишь. Вот так, дорогие мои".
Думал Андрей Сергеевич. А что еще было делать на остановке, как не думать? Автобуса не было сорок минут. Ноги мерзли. Дома никто не ждал. Жена с дочкой уехали в Прагу.
К поездке готовились. Читали про Голема, разглядывали старинные гравюры в больших тяжелых книгах. За тонкой бумагой, как за туманной пеленой, скрывались средневековые башни, алхимики разжигали огонь в горнах, еврейские мудрецы учили мальчиков понимать Каббалу.
Жена с дочерью ходили по каменной, старинной брусчатке, а Андрей Сергеевич стоял на остановке в глухомани, в Московской области, потому что захотел до Рождества жить на даче.
Поезд прошел. Поднялся шлагбаум. Автобус не появился. Андрей Сергеевич закурил последнюю сигарету. Старенький "Москвич" моргнул фарами и вдруг встал перед остановкой. Мотор урчал. Дым валил из выхлопной трубы. Люди в толпе с тоской смотрели на "Москвич".
Шофер опустил стекло, высунулся и сказал Андрею Сергеевичу:
— Николаша!
Андрей Сергеевич не понял, оглянулся, отступил в сторону.
— Николаша! — закричал шофер. — Это ты, черт?! Что с тобой? Чего ты здесь торчишь?
Дверца распахнулась.
— Забирайся быстрей! Куда тебе?
— До Новой деревни, — хрипло сказал Андрей Сергеевич.
— И голос тот же, — засмеялся шофер. — Давай быстрей.
Андрей Сергеевич отшвырнул окурок.
— Сынок, — толстая тетка подкатилась к машине, — меня возьми до Новой деревни.
— Не могу, мать, — сказал шофер, — не по пути.
До шоссе молчали. Шофер все поглядывал на Андрея Сергеевича.
— Ну, — сказал, — и выключил радио. — Чего молчишь?
— Греюсь, — сказал Андрей Сергеевич.
— Ясно, — сказал шофер.
Минут через десять, когда свернули с шоссе на узкую проселочную дорогу, спросил:
— Согрелся?
— Ничего, — Андрей Сергеевич сел свободнее.
— А ведь я, Николаша, — сказал шофер, — был у тебя на могиле три дня назад. В четверг.
— Да?
— Лихо ты. Всех обвел. И Панкрата, и Старика, и милицию, и своих. Елки зеленые. Все думают, что ты в земле гниешь, на памятник тыщи три уложили, а ты сидишь себе в Московской области, на автобусах ездишь среди простого народа, пальтишко надел, как учитель средней школы.
— Я и есть учитель, — сказал Андрей Сергеевич, — самой что ни на есть средней школы. И зовут меня не Николаша, а Андрей Сергеевич, а к тебе я сел, потому что устал стоять. Ты уж прости, брат.
— Да, Николаша, — сказал шофер. — Ловко.
Снег пошел, сразу стемнело, шофер включил фары. Он внимательно смотрел на дорогу и как будто даже забыл о пассажире. Андрей Сергеевич разомлел в тепле. Веки слипались. Мотор гудел.
— Пять пуль, — сказал шофер.
Андрей Сергеевич открыл глаза и увидел блестящие глаза шофера в зеркале.
— Контрольный выстрел в голову. Как тебе это удалось, Николаша?
— Что?
— Выжить.
— Это не я.
— Я понял.
Показался первый дом. За ним виднелась церковь. В доме горели окна.
— Останови, — сказал Андрей Сергеевич, и шофер затормозил.
Андрей Сергеевич выбрался на обочину.
— Прощай, Николаша, — сказал шофер, не отводя от него глаз.
Андрей Сергеевич остался один. Ему предстояло пройти с километр вдоль деревни до своего темного нетопленого дома. Он думал, почему-то без ужаса, как вернутся жена и дочь, не найдут его в Москве, помчатся на дачу, и здесь он будет лежать, в доме или просто на улице, с пятью пулями в теле и с шестой, контрольной, в голове. И станет вечной загадкой для них Андрей Сергеевич, простой учитель физики в средней школе. Кто же он был? Какими делами ворочал? Какой жизнью жил? За что был убит?