ЭКЗАМЕНАТОР: Здравствуйте. Мы начинаем. Хочу напомнить, что говорим мы на архаичном языке ХХ века. Меня интересуют не только ваши представления о том времени, о людях, его населявших, их особенностях, привычках, занятиях, я хочу услышать, может быть и неправильную, но свободную речь. Бесстрашное владение словом. Способность выразить мысль или образ во что бы то ни стало.
Возьмите экзаменационные билеты, как было тогда принято, обдумайте вопросы и ответы. На подготовку вам дается час времени.
ЭКЗАМЕНАТОР: Еще не готовы? Разрешите… Вопрос, конечно, вам достался сложный. Следов этого человека осталось немного. Картина складывается противоречивая. Слишком много предположений, допущений, провалов, которые заполняются то одними домыслами, то другими. Образ этого человека меняется с каждым годом даже внешне. Воистину, он продолжает жить, как и предвидел. Будете ли вы рассказывать биографию этого человека или ограничитесь одним эпизодом его жизни, наиболее (или наименее) известным?
ОТВЕЧАЮЩИЙ: …Эпизод.
ЭКЗАМЕНАТОР: Что ж.
ОТВЕЧАЮЩИЙ: …
ЭКЗАМЕНАТОР: Какой был год?
ОТВЕЧАЮЩИЙ: Разные есть мысли. 1971. В других книжках пишут, что 1830. Или 1732. Пес их знает.
ЭКЗАМЕНАТОР: Продолжайте.
ОТВЕЧАЮЩИЙ: Тоже по-разному пишут, в каких они жилищах обитали, чего ели-пили, на чем перемещались. То пишут, что на своих двоих, а то прямо — раз — сел в поезд и поехал.
ЭКЗАМЕНАТОР: То есть, в 1971 году поезда уже были?
ОТВЕЧАЮЩИЙ: У профессора Андриканиса говорится в книжке, что были. И машины тоже, и автоматическое оружие, и холодильники. Дома были, в основном, в сто этажей из специальных больших кирпичей. На крышах стояли прожектора и палили в небо по ночам.
ЭКЗАМЕНАТОР: Палили?
ОТВЕЧАЮЩИЙ: Светом шарахали.
ЭКЗАМЕНАТОР: Хорошо. Но постарайтесь говорить в несколько более возвышенном стиле.
ОТВЕЧАЮЩИЙ: Этот человек, Александр, жил низко, на семнадцатом этаже. Он видел без всяких приборов, что внизу происходит, машины, людей, поезда. Ему это нравилось. Другие люди телевизор смотрели, а он сидел на балконе нога на ногу, смолил цигарку и вниз глядел.
ЭКЗАМЕНАТОР: Остановитесь, пожалуйста, на этом.
ОТВЕЧАЮЩИЙ: Чего вниз глядел?
ЭКЗАМЕНАТОР: Почему другие люди телевизор смотрели.
ОТВЕЧАЮЩИЙ: Мне трудно сказать.
ЭКЗАМЕНАТОР: Может быть, кто-то другой продолжит?
ДРУГОЙ ОТВЕЧАЮЩИЙ: Большое разобщение наблюдалось между людьми. В доме сто этажей, на каждом этаже квартир по двадцать в разных подъездах, и никто никого не знает. Будто и нету этих двух тысяч квартир, будто ты один живешь, в пустоте. От одиночества люди даже иногда из своих квартир прыгали насмерть, а некоторые совсем бежали из городов в деревни, у кого они были.
Александр был редкий человек, он знал своих соседей. В деревню он не бежал, город больше любил. Пешком ходил по городу иногда неделями.
У него был автоматический пистолет системы "Вальтер", стащил в ранней юности в Мадриде. Он тогда хотел стать актером и уехал с приятелем снимать фильм. Вдруг началась война. Сначала Мадрид бомбили, потом он стал нейтральным городом, там оседала всякая шваль: дезертиры, шпионы, темные личности и обыкновенные люди тоже, беженцы.
В воздухе стояла жара. Людям совершенно нечего было делать. Мужчины носили белые костюмы из полотна, сидели в кофейнях, глядели в небо, как летят самолеты (откуда? куда?), курили и пили очень крепкий кофе. Некоторые играли в казино.
Людей убивали по ночам. Днем все было очень пристойно: яркое солнце, белые дома, ленивые люди в белых костюмах. Кто есть кто, не поймешь.
Александр с приятелем жили в гостинице. Кинокамеру они уже продали и мечтали только, как выбраться из этой дыры. Но это было невозможно, пока война не кончится, а когда она кончится, через десять лет, через сто или завтра — никто не знал. И чего там будет, когда она кончится? Торчали они в этом Мадриде, а в других книжках пишут, что в Марокко.
Как-то раз Александра разбудил среди ночи стук. Видимо, стучали давно и сильно, потому что еще во сне снилось, как колотят железом о железо. Александр проснулся и грохот смолк. Приятель крикнул из-за двери:
— Сашка!
Приятель ворвался.
— Ну ты здоров спать, сукин сын, тебя убивать будут, не проснешься!
— Я, если ночью не сплю, бояться начинаю каждого вздоха.
— Таблетки что ли глотаешь?
— Микстурку пью. Один араб составляет, а я его дочери основы механики объясняю.
— Любознательная какая дочь у араба.
Александр с приятелем в последнее время отдалились друг от друга и как будто заново знакомились..
— Значит, ты не слыхал выстрела?
— Где?
— У тебя над башкой. Нет-нет! Свет не трогай. Так оглядимся.
Комната была небольшая, узкая. Белела как пролитое молоко простыня, соскользнувшая на пол. На стене против окна было зеркало.
— Было зеркало, — сказал приятель.
Пуля разбила. Осколки осыпались на пол. От места удара веером шли трещины.
— Не смотрись, — сказал Александр, — дурная примета.
— Я в приметы не верю. К тому же я не на себя смотрю, а на пулю. Она в стену ушла. Стреляли через улицу, из окна ровно напротив. Уж не нашел ли ты себе врага? Кто живет напротив тебя?
— Не знаю.
Этой же ночью они съехали и нашли прибежище у толстого хозяина кофейни, выстроенной из местных желтых камней, как и все здания в этом городе. И мостовые мостили этим камнем, и надгробные плиты вытесывали из него.
Александра разбудили приглушенные голоса. Они бубнили, как дождь в осенней России. Утро настало. Александр был один в комнате. Приятель исчез, аккуратно застелив свою постель. Александр лежал, ленивый, неподвижный, вслушивался в голоса, надеясь разобрать смысл, но смысла не было. Послышался запах кофе, и Александр догадался, что и голоса и запах доносятся с первого этажа, из кофейни. Кто-то там закурил крепкую сигарету.
Голоса бубнили. Александр думал о недавнем ночном выстреле, точнее, о человеке, который жил в окне прямо напротив, о зеркальном своем отражении. Отражение выстрелило и разбило, разумеется, зеркало.
Александр действительно никогда не видел человека напротив и не думал о нем, как никогда мы не видим свое отражение и не думаем о нем (мы видим себя). Александр сел и опустил ноги на прохладный каменный пол.
Через пятнадцать минут он пил внизу кофе. Оказалось, приятель заплатил за них обоих на неделю вперед. Откуда водились у приятеля деньги, Александр не задумывался. Он пил кофе и теперь ясно слышал разговор. Что-то о нефтяном кризисе в бог знает каком давнем году. И Александр подумал, что таким же неинтересным и пустым может оказаться смысл жизни, что лучше бессмысленный, как осенний дождь, бубнеж.
Он вышел под горячее солнце. Добрался до прежней своей улицы, до прежнего своего жилища, перешел на противоположную сторону, — вошел в зеркало.
В темном после яркого солнца фойе сидел портье за стойкой и слушал радио. Говорили о театре военных действий. Портье слушал, наклонившись к приемнику. Александр прошел к лестнице, поднялся на второй этаж. В коридоре горел светильник под потолком. Александр подошел к двери, постучал. От стука дверь приотворилась, и щель засветилась солнцем.
Та же кровать у стены и тот же стул у изголовья. Белая пыль на подоконнике. Против раскрытого окна — целое зеркало. На полу лежал скрючившись человек с голой смуглой спиной. Кровь под ним растекалась. Александр оглянулся и увидел свое отражение.
— Ах, разбойники, — сказал портье, оказавшийся пожилым усталым человеком.
Он опустился перед лежащим на колени. Александр стоял столбом.
Прибыл коротышка полицейский с помощником в гражданской одежде. Помощник записал показания Александра и расспросил портье. Вынесли вердикт — самоубийство. Пистолет вынули из мертвой руки.
Как жил этот город? Откуда появлялись в кофейнях виски, сигареты, хлеб, ветчина и сыр? Куда исчезали и откуда появлялись бледные, будто полгода не видевшие солнца люди? Говорили, будто есть где-то в пустыне (полдня пути, но только с проводником, без проводника пути нет) тайный аэродром, и раз в месяц садится на него транзитный самолет из нейтральной страны Швейцарии с красным крестом на фюзеляже.
Начальник полиции, как и все жители этого города, с утра до вечера просиживал в кофейне, попивая кофе, покуривая, подслушивая, поглядывая на редкие высоко летящие самолеты. Кофейня была самая многолюдная с подпольным казино и с джазовой певицей из Штатов.
Когда Александр пришел в участок, там был только помощник. Он сидел перед зарешеченным окном и читал свежую французскую газету. Он вежливо предложил Александру сесть и сказал:
— Кажется, эта война не кончится никогда. Мы здесь — как у Христа за пазухой, а там… — Он показал фотографию в газете. От разрушенного взрывом дома осталась только стена с провалами на месте окон.
— Да, — сказал Александр.
— Так что, молодой человек, если вам предложат туда, отказывайтесь.
— Разумеется, откажусь, — сказал Александр. — У меня нет денег.
— Значит, вам не предложат.
— Я хотел спросить насчет того самоубийцы.
— Да?
— Почему он покончил собой?
— Бог его знает. Кстати, это действительно он стрелял тогда ночью в ваше окно. Пуля из его револьвера.
— Но почему?
— Из страха. Ему чудилось, что из этого окна за ним следят. Он был сумасшедшим, как все мы, только чуть больше.
— Я никогда за ним не следил.
— Он и не пишет, что видел кого-то.
— Пишет?
— А вы думаете, откуда я знаю о его страхах? Думаете, я разговариваю с духами?
— От знакомых можно узнать.
— Здесь никто ни о ком ничего сказать не может. Так что — бумаги. Он оставил после себя кучу бумаг. Я, признаться, не знаю, что с ними делать. Там дневник, начало какой-то новеллы, письмо с засушенным лепестком розы между страниц, десяток длинных стихов. Я начал было читать и бросил.
— На каком языке он писал?
— На французском.
— Я знаю французский.
Бумаги покойного перешли Александру за небольшую мзду.
Стихи ему не понравились. Он взялся переводить начало романа, но характер главного героя ему показался не слишком удачным, и Александр убрал этот персонаж вовсе, а вместо него вдруг выскочил какой-то давний, с детства памятный знакомец, врач с бесцветным лицом. Героиня в него немедленно влюбилась. Кажется, в конце поезд ее переехал.
В четырнадцать дней Александр закончил повесть и спустился вниз, в кофейню, ошалевший, точно после тройной дозы сонной микстуры или изнурительной болезни. Взял он кофе и яичницу с хлебом и узнал, что оплаченные приятелем две недели истекли и что кредита у них осталось на три дня. Александр вспомнил, что приятель не появлялся все это время.
Не появился он и на другой день.
Помощник в полицейском участке сказал Александру, что приятель его, скорей всего, улетел.
— Как? — изумился Александр.
— Он сорвал банк дней пятнадцать назад. И у него хватило ума не играть больше.
— А я? — спросил Александр, как брошенный ребенок.
— По-видимому, придется нам с вами ждать конца войны.
Вечером Александр почувствовал свое одиночество. Голоса бубнили из кофейни. Уснуть было нельзя — микстура кончилась. У араба он не был все эти дни, и ему казалось, он начисто позабыл основы механики.
Александр достал свою повесть и перечитал. Он заметил несовершенства и стал править. Увлекся. И вдруг подумал, что один из героев, совсем проходное лицо, мог бы стать главным, только в другой истории. И лет ему должно быть чуть больше и ходить он должен потише.
ЭКЗАМЕНАТОР: Что ж. Благодарю вас. Блестящий ответ. По этой версии до окончания войны Александр написал основной корпус всех известных на сегодняшний день текстов, в том числе, стихотворных.
ВОПРОС С МЕСТА: Не совсем ясно с пистолетом. Где он его украл?
ОТВЕЧАЮЩИЙ: Не совсем украл. Выкупил у помощника в полицейском участке. Они как-то расположились друг к другу. Это был пистолет самоубийцы.
ЭКЗАМЕНАТОР: Есть еще вопросы?
С МЕСТА: Но есть и другие версии.
ЭКЗАМЕНАТОР: Это не вопрос, это утверждение, впрочем, абсолютно верное. Не хотите изложить какую-нибудь из других версий?
С МЕСТА: Я хорошо владею языком, но стесняюсь.
ЭКЗАМЕНАТОР: Тем более. Практика вам необходима.
С МЕСТА: Он точно знал основы механики, но хотел их знать еще лучше, затем и поехал, только не в Марокко. Он поехал в Англию. Там наука была очень развита. Тогда электричества не придумали и не было еще никаких поездов. Так что этот роман с переехавшим поездом он уже под старость лет написал.
Поехал он в Англию на корабле с парусами и приплыл, когда уже была осень и туманы. Англия была очень порядочная страна. Там вовсю соблюдали закон и преступники дрожали. Тюрьмы были забиты. Мостовые были из гладкого камня. В домах всегда горел огонь в каминах, а по улицам все перемещались в кебах — тележках с навесами, влекомых лошадьми, которыми управлял кебмен.
Александр был совсем юноша, когда ступил на английский берег. Он еще ни разу не брал в рот спиртного и не целовал ни мужчину, ни женщину. Он был чист, хотя воняло от него изрядно после двадцати дней пути по океану.
Кебмен довез его до пансиона. Адрес Александр взял из журнала. Великий русский путешественник давал о каждом своем путешествии отчеты, где описывал виды, нравы жителей, цены, пищу, искусства, науки, мораль. Открывал русским мир.
Из всех стран Александру приглянулась Англия. На этом небольшом острове жили по крайней мере три выдающихся сыщика, пять ученых, потрясших основы современного мироустройства, кроме того, на острове обитали поэты, заслужившие мировую славу.
Итак, к вечеру Александр прибыл в пансион, чье подробнейшее описание он прочел зимой в России. Он с радостью узнал двухэтажное кирпичное здание. Дверь с большим, как бы покрытым изморосью, стеклом. Узнал небольшую прихожую со стойкой для зонтиков. Пока ему нечего было поставить в эту стойку. Узнал и хозяйку, тут же появившуюся. И впервые вкусил волшебное чувство тайны (он знал имя этой женщины, число ее лет, число ее детей, милые ее привычки, а сам был для нее неведом).
Она улыбнулась его английскому и повела наверх, в комнату с ванной, с вьющимися и все еще цветущими розами за окном. На столе лежала Библия. Хозяйка спросила Александра, верит ли он в Бога или книгу лучше убрать.
— Пожалуй, не верю, — сказал Александр с юношеской прямотой, — но можно оставить. Я люблю почитать перед сном.
— Что ж.
Хозяйка отличалась терпимостью.
— Приводите себя в порядок и спускайтесь к ужину, я думаю, вы изрядно проголодались.
— Я голоден, — сказал Александр, — как степной волк.
Он с наслаждением вымылся и надел чистое, заботливо сложенное матушкой в его сундучок. Он знал, что внизу соберется человек пять. Будет гореть огонь в камине. Старший сын хозяйки, маклер, будет попыхивать трубкой из-за газеты. Миловидная молчаливая дочка будет разливать чай. Старушка — вечная и почетная постоялица — расскажет историю своей юной любви. Появится какой-нибудь круглолицый помещик, приехавший в город по делам.
Вышло по писаному.
Александр наслаждался покоем. Съел огромный бифштекс. И не смог отказаться от чая со сливками и изрядным куском кекса. Выслушал историю старушки. Был и круглолицый помещик.
Помещик первым долгом расспросил Александра о цели его визита. Покачал головой от изумления и сказал, что в первый день заниматься делами грешно, нужно рассмотреть как следует город. Еще он сказал, что ученые люди ничего, кроме своей науки, не видят, ни солнышка, ни хорошеньких женщин, и поэтому наукой заниматься грешно, даже на старости лет. Хозяйка рассмеялась, а Александр возразил, что отлично все видит и что ему любопытно все на свете.
— Вот завтра и проверим, — сказал помещик. Звали его мистер Джон.
На завтрак были яичница с беконом и чашка кофе со сливками. Дождь перестал. Солнца не было видно из-за туч, но свет его как бы разлился в заискрившемся влажном воздухе.
Первым делом вошли в магазин, где Александру были куплены галстук, котелок, перчатки, плащ и зонтик. Весь день рассматривали достопримечательности: Большой мост, Большую башню с самыми точными в мире часами, музей восковых фигур, где как живые стояли все знаменитые убийцы и история каждого была изложена на табличке.
Пообедали в трактире, посетили музей всякой всячины: картины, статуи, осколки горшков, иголки и ножи из камней… Настал вечер, и Александр взмолился об отдыхе.
— Молодой человек, — сказал мистер Джон, — наступает решительный час. Через два квартала вы увидите то, ради чего я приезжаю в Лондон, то, ради чего только и можно сюда приезжать. На мой вкус, конечно.
Их взорам предстало здание из сурового камня. Газовые фонари освещали бумажные листы на стене. На листах большими буквами намалеваны были имена актеров и название пьесы. Народ валил. Подъезжали кебы. Мужчины в цилиндрах спрыгивали первыми и подавали руку дамам.
Сцена выступала, закрытая занавесом. Публика побогаче занимала места в ложах. Мистер Джон и Александр сели в партере, довольно близко к сцене. Слышалось дыхание огромного числа людей. Служители начали гасить светильники. Занавес раздвинулся.
Несмотря на усталость, клонившую в сон, действие увлекло Александра.
Показывали бог знает какую старину, обманутого и ослепленного короля, скитавшегося по пустыне. За сценой рычал как будто настоящий лев, и от его рыка холодело сердце. Короля искала в пустыне его дочь, хрупкая девочка со светлыми соломенными волосами. Она нашла его уже мертвым и сошла с ума от горя.
Помещик плакал. Александр крепился.
Показали смешную сценку, в которой тоже участвовала хрупкая актриса. Она кувыркалась в мужской одежде, теряя то шляпу, то слишком большие башмаки, то зонтик.
Смеялись.
Представление кончилось, и зрители повалили к выходу. Помещик схватил Александра и потащил прямо к сцене.
Они поднялись по трапу, как на палубу корабля. Сцена оказалась гораздо больше, чем Александр представлял. Помещик вел его вглубь. Затем повернули направо, в узкий, загроможденный ящиками проход. Поднялись в потемках по лестнице.
Светильник освещал коридор с полуоткрытой дверью, за которой горел свет поярче и слышались голоса. Какой-то человек пробежал мимо, чуть не свалив Александра.
— Директор театра, — прошептал мистер Джон. — Он сочиняет все их пьесы. Он не выносит яркого света, зато отлично видит в темноте, видит всех зрителей в темноте зала, каждое лицо — кто, как смотрит. Может переменить пьесу, если ему покажется, что недостаточно смеются или недостаточно плачут. Я всегда плачу и смеюсь, я самый хороший зритель на свете.
Они постучали в дверь и получили разрешение войти.
В комнате с высоким окном сидела в кресле женщина в мужской одежде, протянув к огню босые ступни.
Александр засмотрелся на маленькие босые пальчики, на круглые пятки и узкие щиколотки.
— Ты не слышишь? — прошептал ему в ухо помещик. — Нам разрешили сесть.
Женщина смотрела насмешливо. Она оказалась гораздо старше вблизи.
Опустились на низкий диванчик.
— Хотите выпить? — сказала женщина. — Наливайте сами. Слуга от меня ушел, а нового я не наняла.
Весь последующий разговор у Александра вертелось на языке: "Зачем искать слугу? Вот он я". Но за весь разговор он не проронил ни слова, будто забыл английские слова. Может быть, виной тому было вино, которое он выпил впервые в жизни.
— Этот мальчишка, — сказал мистер Джон, — будет великим ученым, он зароется в бумаги и покроется пылью. Ради этого он и приехал сюда.
— В России мало пыли и нет бумаги? — улыбалась белыми зубами маленькая женщина.
— Там нет таких механиков, как у нас. Он хочет перенять все их тонкости.
— В Лондоне нет ни одного приличного механика, — заявила она. — мистер Томас сочинил пьесу с непослушным зонтиком, и ни один механик не сумел такой изготовить.
"Какой, такой? — спросил про себя Александр".
— Он должен был убегать от меня, подпрыгивать в воздух, раскрываться сам и закрываться, и прыгать за моей спиной, повторяя каждое движение, как маленькая черная обезьяна.
Дальнейший разговор продлился недолго. Женщина зевнула, прикрыв рот ладошкой. Помещик встал и помог встать Александру. На улице моросил дождь, и они раскрыли зонты.
Александр не спустился к завтраку. Мистер Джон постучал к нему в дверь и, не получив ответа, заглянул. Всклокоченный, в одном белье, Александр сидел над бумагами, грыз перо, восковая свеча оплывала. На полу валялись книги со схемами и формулами, от одного вида которых у помещика свело скулы. Лежали на столе детали, в которых помещик с трудом узнал бывший еще вчера новеньким зонтик.
— Миссис Мелвилл, — сказал он, спустившись вниз к веселому огню камина, — отнесите юному безумцу бифштекс и заставьте его съесть при себе, иначе он умрет голодной смертью.
Милая английская старушка, приготовившаяся было начать свою повесть о первой любви, воззрилась на громогласного помещика.
— Как я и предсказывал, — сказал мистер Джон, — скоро он позабудет не только еду, но и сон, и ванну, и даже свой родной язык. Он так и не узнает женщину, потеряет зубы, грызя перья, попав на Тот Свет, не заметит ни Господа, ни сатану, занятый длинной формулой, составить которую не хватит всей Вечности. Уф. Налей-ка мне кофе, милочка, и побольше добрых английских сливок.
Через неделю Александр вышел из своей комнаты и спустился вниз. Он был бледен. Он только что принял ванну и впервые в жизни побрился. Свежая царапина алела на щеке. Он был одет к выходу и бережно нес зонтик, целый и невредимый.
— Сегодня на завтрак тосты с джемом! — воскликнула миссис Мелвилл.
— Я спешу, — глухо ответил Александр. — Вы не поможете мне упаковать зонтик как можно аккуратнее?
— Как я и предсказывал, — печально сказал мистер Джон, когда Александр вышел.
Миссис Мелвилл вздохнула.