ФЕДЬКА: Пап.
СЕРЕЖА: Я смотрю, люди вокруг совсем другие, вроде как иностранцы, но не совсем. Выхожу на станцию. Новая какая-то. Иду наверх. Дома стоят, ветер между домов. Огни в окнах горят. Машины идут — точно — иностранные машины.
Молчание.
ФЕДЬКА: Пап?
(Молчание.)
ФЕДЬКА: Где ты?
СЕРЕЖА: Ты не понял что ли? В будущем натурально.
ФЕДЬКА: Ух ты! Здорово!
СЕРЕЖА: Куда там.
ФЕДЬКА: Интересно — жуть!
СЕРЕЖА: Это точно.
ФЕДЬКА: В космос летают, да, пап?
СЕРЕЖА: Время от времени. Я тут газетку подобрал — сплошные инопланетяне.
ФЕДЬКА: Ты их видел?
СЕРЕЖА: Не знаю. Черт его знает.
ФЕДЬКА: А деньги у них есть?
СЕРЕЖА: У инопланетян?
ФЕДЬКА: Вообще.
СЕРЕЖА: Есть.
ФЕДЬКА (разочарованно): Да.
СЕРЕЖА: А ты думаешь, все бесплатно будет? Не надейся. Учись как следует.
ФЕДЬКА (уныло): Я учусь.
СЕРЕЖА (сжалившись): Вообще, здесь занятно. Штук десять каналов по телевизору, с утра до ночи показывают.
ФЕДЬКА: Ух ты!
СЕРЕЖА: Да, соблазнов много.
ФЕДЬКА: Пап, а по какому номеру ты нам звонишь?
СЕРЕЖА: По нашему.
ФЕДЬКА: Как это?
СЕРЕЖА: Не знаю. Была в одном фантастическом романе такая штука — номер, который в прошлом застрял.
ФЕДЬКА: Слушай, пап, а скажи мне заклинание.
СЕРЕЖА: Да как же я скажу, сынок? Я скажу и тут же еще в будущее упрыгну.
ФЕДЬКА: А я два раза скажу, чтоб с тобой вместе упрыгнуть.
СЕРЕЖА: Нет, Федька, я этого будущего боюсь, здесь никто о нем чего-то не мечтает, никакие фантасты. Так что не спеши. Некуда собственно спешить.
СТРОГИЙ ЖЕНСКИЙ ГОЛОС: Как вам сказать, Сережа, вспомнить он вас, конечно, вспомнит, Михаил Александрович на память не жалуется, но я не думаю, что он будет вашим другом, как прежде. Если вы рассчитываете, что он вам деньгами поможет…
СЕРЕЖА: Честно говоря, рассчитываю.
СТРОГИЙ ЖЕНСКИЙ ГОЛОС: Честно говоря, не стоит.
ПЕРВЫЙ ГОЛОС: Очень сожалею, Сергей Дмитриевич, но ваши рассказы нам не подходят.
ВТОРОЙ ГОЛОС: Название никуда не годится. Содержание тоже.
ТРЕТИЙ ГОЛОС: Ну как вам объяснить?
ЧЕТВЕРТЫЙ ГОЛОС: Так сейчас не пишут. Фантастика сейчас другая. Может быть, вам про нашествие инопланетян попробовать развернуть сюжет? Вклинить туда политику, выборы президента, к примеру, или мэра, на худой конец. И герой чтоб был с комплексами из пионерского детства. Символику красного цвета вспомнить…
ПЯТЫЙ ГОЛОС: Может быть, вам попробовать себя в другом жанре? Жесткий триллер, любовный роман. Как-то не чувствуется, что вы своих современников читаете. А вы не брезгуйте, вы почитайте.
(Слышно, что работает телевизор. Идет американский боевик: стрельба, вопли, голос переводчика: "Да пошел ты! Да пошел ты!".)
ГРИНФИЛЬД: С кем я разговариваю?
СЕРЕЖА: Гринфильд, это ты? Это Сережа. Ты меня не помнишь? Мы с тобой в институте вместе преподавали в конце семидесятых.
ГРИНФИЛЬД: Сережа! Бог мой! Конечно, помню. Как ты? Как супруга? Сынок совсем уже взрослый?
СЕРЕЖА: Не знаю.
ГРИНФИЛЬД: Что так? Давно не виделись?
СЕРЕЖА: Очень.
ГРИНФИЛЬД: Вы разошлись? Кто бы мог подумать. А такая была гармоничная пара. Что же случилось, в чем причина? Любовь, болезнь, может быть?
СЕРЕЖА: Время.
ГРИНФИЛЬД: О!
Страшной силы взрыв. Голос переводчика: "Пошел в задницу".
ГРИНФИЛЬД: Ну а сейчас что? Обзавелся ты женой, детьми?
СЕРЕЖА: Не успел еще.
ГРИНФИЛЬД: То есть, вы недавно расстались?
СЕРЕЖА: Можно и так сказать.
ГРИНФИЛЬД: А как еще можно?
СЕРЕЖА: Прямо наоборот.
ГРИНФИЛЬД: Да-да, все относительно, понимаю. Тема твоей диссертации была как-то с этим связана. Удивительно, почему я всякую ерунду помню? Ох, прости, ради бога. Ты защитился в конце концов?
СЕРЕЖА: Не успел.
ГРИНФИЛЬД: Так-так. Чем же ты занят в настоящее время?
СЕРЕЖА: Я… нуждаюсь.
ГРИНФИЛЬД: В чем, прости?
СЕРЕЖА: Во всем. В сочувствии.
ГРИНФИЛЬД: Я сочувствую.
СЕРЕЖА: В деньгах.
ГРИНФИЛЬД: Сочувствую.
СЕРЕЖА: Я не милостыни прошу. То есть, у тебя я ее не прошу.
ГРИНФИЛЬД: Да?
СЕРЕЖА: Может быть, ты мне поможешь с работой?
ГРИНФИЛЬД: Насколько я помню, в живописи ты не разбираешься.
СЕРЕЖА: Разве ты живописью занимаешься?
ГРИНФИЛЬД: Я думал, ты в курсе.
СЕРЕЖА: Нет.
ГРИНФИЛЬД: Мне казалось, я довольно известный человек. В определенных кругах, впрочем.
СЕРЕЖА: Я не успел.
ГРИНФИЛЬД: У меня галерея советского авангарда в Нью-Йорке. Я успел. Когда был интерес к нам, на самом пике.
СЕРЕЖА: Боже мой, Гринфильд!
ГРИНФИЛЬД: Я всегда любил искусство.
СЕРЕЖА: Мишка в Париже, у тебя галерея в Нью-Йорке… Хоть на ужин меня пригласи, что ли. Я месяц не ел нормально.
ГРИНФИЛЬД: Конечно, Сережа, о чем разговор! Сегодня я не могу, встречаюсь с директором Третьяковки, но завтра… Тебе не сложно мне перезвонить?
СЕРЕЖА: Тут автомат в переходе за бесплатно соединяет.
ГРИНФИЛЬД: Это замечательно. В таком случае, жду твоего звонка в семнадцать ноль-ноль.
СЕРЕЖА: Спасибо, Гринфильд.
ГРИНФИЛЬД: Ну что ты.
(Набирается номер. Долго-долго — гудки…)
АВТООТВЕТЧИК (по-русски и по-английски): К сожалению, никого нет дома. Вы можете оставить свое сообщение. Говорите, пожалуйста, после короткого гудка.
СЕРЕЖА: Гринфильд, я четвертый раз звоню, а тебя дома нет. Больше мне сообщить нечего.
АВТООТВЕТЧИК: Говорите, пожалуйста, после короткого гудка.
СЕРЕЖА: Говорю-говорю. (Молчит). Интересно, слышит меня кто?
(По радио — концерт по заявкам. Ведущая: "Для героя социалистического труда, бригадира Ивана Сергеевича Коломийцева мы передаем его любимую песню. Зыкина поет: "Издалека долго…")
ОЛЯ: Что же ты молчишь?
МИША: Я не молчу. Я думаю, как сформулировать… Ну хорошо. Вот когда люди женятся, им священник говорит. Когда они в церкви женятся…
ОЛЯ: Венчаются.
МИША: Не сбивай. Венчаются. Им священник говорит. Я в кино видел, он говорит вроде того, что вот, теперь вы не как два человека, а как один человек…
ОЛЯ: Вряд ли.
МИША: Что?
ОЛЯ: Он не так говорит
МИША: Какая разница?! Не сбивай, пожалуйста. Можно подумать, ты в церкви венчалась. В общем, Сережа для меня — часть тебя. И когда я с ним, я как бы и с тобой. Я не с ним в дружбе на самом деле. Оля? Где ты? Ты меня слушаешь?
"Издалека долго…"
ОЛЯ: Да.
МИША: Как ты думаешь, Сережа вернется?
ОЛЯ: Не знаю. Мы с Федькой на лето к морю уезжаем, он все в Артек мечтает, ну так хоть просто к морю увезу. Так что по телефону Сережке никто уже не ответит.
МИША: Где же он прячется, черт! Даже милиция найти не может.
ОЛЯ: А Федька верит.
МИША: Во что?
ОЛЯ: В будущее. Что Сережка — в будущем.
МИША: Все там будем.
ОЛЯ: Врет, что там в магазинах полно всего.
МИША: Доживем — увидим.
АВТООТВЕТЧИК: …после короткого гудка.
СЕРЕЖА: Я раньше про автоответчик только в книжках читал, кино-то я не жаловал. Книжки про западную жизнь, — считай, фантастика. Ну, это я так, это к делу не относится… Я, Гринфильд, хожу в читальный зал вечерами, библиотекарша меня жалеет, даже чаем горячим поит. Она мне вчера показала каталог твоей галереи, и я там знакомые картинки увидал. Помнишь, ездили мы к одному художнику в Пушкино? У него руки тряслись, и я подумал, — надо же, руки трясутся, а картинки рисуют. Правда, мне картинки не показались. Я так и не понял, чего ты так уламываешь этого малого продать их. Я б, дурак, и за так не взял. Ты уламываешь, а он — ни в какую.
АВТООТВЕТЧИК: …после короткого гудка.
СЕРЕЖА: Вчера я взял да и съездил в Пушкино. Ничего городок, не очень изменился. И люди еще прежние живут. Правда, художника нет. Говорят, он сгорел по пьяни с домом и со всеми своими картинками тридцать лет назад. "Отчего же пожар случился? — я спрашиваю". — "Видите ли, — отвечают, — он ведь свои картинки никому не продавал и никому не дарил, не мог расстаться, как с детьми малыми. И вдруг — обокрали дом. Ничего не взяли, только картинки. Напился художник с горя и сгорел от окурка". Так-то, Гринфильд, и картинки не горят, и прошлое не умирает.
ГРИНФИЛЬД: Здравствуй, Сереженька.
СЕРЕЖА: Ты меня слышишь что ли?
ГРИНФИЛЬД: Только вошел. Уехать пришлось срочно, ты уж извини. Надо бы нам встретиться, поговорить…
СЕРЕЖА: Отчего же и не поговорить с умным человеком.
СЕРЕЖА: Поначалу я даже милостыню просил.
ФЕДЬКА: Ох.
СЕРЕЖА: Не с голодухи же помирать. Побили меня пару раз…
ФЕДЬКА: Пап, а может, ты не у нас, не в нашей стране?
СЕРЕЖА: Говорят по-русски. В основном. Ты смотри, Федька, учи английский. Все учи, что можно. Компьютер, когда появится, прямо хватайся за него.
ФЕДЬКА: Про компьютеры я в книжке читал — фантастической.
СЕРЕЖА: Фантастикой не увлекайся, а литературу настоящую читай внимательно, XIX век особенно. Диккенса что читал?
ФЕДЬКА: "Оливера Твиста".
СЕРЕЖА: Я уж не знаю, чего здешним писателям писать, все XIX век описал, и про бедных, и про нищих, и про милосердие, и про бандитов, и про Бога. Я будто в романе сейчас живу, который какой-то очень давнишний писатель написал, а ты — читаешь.
ФЕДЬКА: А у нас в классе диспут был про религию.
СЕРЕЖА: И что?
ФЕДЬКА: Ерунда все это, сказки.
СЕРЕЖА: Окончательного ответа еще нет.
ОЛЯ: Милиция все разговоры прослушивает, но вычислить его не может. Психолога пригласили. Он говорит, что Сережка на фантастике своей свихнулся.
МИША: Я боялся тебе это сказать… Оленька, а психолог тебе не сказал, что сумасшедшему перечить нельзя?
ОЛЯ: Сказал.
(Пауза.)
МИША: Оленька, а сейчас телефон прослушивается?
ОЛЯ: Думаю, да.
ОЛЯ: Голубчик, Сереженька, ведь если вдуматься, это так здорово, побывать в будущем, ведь все мы об этом мечтали!
СЕРЕЖА: А здесь все о прошлом мечтают. Старые фильмы смотрят. Знаешь, всякую лабуду со знатоками. Песни все эти про дым костра слушают.
ОЛЯ: Как интересно.
СЕРЕЖА: Очень.
ОЛЯ: А мы как тут поживаем?
СЕРЕЖА: Кто?
ОЛЯ: Я, Мишка. Гринфильд, Федька, ты. Ты себя самого еще здесь не встретил?
СЕРЕЖА: Здесь никого нет.
ОЛЯ: Так не бывает.
СЕРЕЖА: Люди сильно меняются со временем. Я и не предполагал, что так сильно… Нас никого здесь нет, ни тебя, ни Мишки, ни Гринфильда, ни Федьки. Меня — тем более. Мы все там остались, в семидесятых. Здесь — другие люди. И я уже — другой.