Линолеум вытерся, лампы в коридорах горели через одну, очереди сидели в полумраке, терапевт принимал небритый, медсестра кашляла. Она всегда кашляет, — сказали в очереди, — курит с пятнадцати лет, а сейчас ей за пятьдесят, с таким стажем ей инвалидность брать пора.

Поликлиника в глухом районе, в основном пятиэтажки под угрозой сноса, деревьев много, растут высоко, и забудешь, что Москва, если к метро не выходить. В поликлинике воды не бывает в неделю по три раза. Окно на первом этаже забито фанерой. Специалистов не хватает.

На вопрос корреспондента, какая у него зарплата, терапевт сказал вдруг стихотворение. Оно никак не отвечало на вопрос, в нем говорилось о неслышном дожде.

Небритый терапевт прокаркал четыре рифмованных строчки и уставился в камеру. У него только что закончился прием. Корреспондент повторил вопрос. Терапевт прокаркал новое стихотворение. В нем говорилось о женщине в автобусе, ждущей у окна, когда покажется ее остановка. Больше корреспондент никаких вопросов задавать утомленному врачу не стал. Вежливо поблагодарил и попрощался. В ответ на прощание тоже получил стих. На этот раз об уходящем от удара боксере. Или о настигающем боксера ударе.

Поговорив с другими врачами, с уборщицами, с пациентами, корреспондент решил стихами каркающего терапевта оставить в кадре. Звали его Владимир Яковлевич. Стихи собственного сочинения, которые он совершенно невпопад иногда вдруг выдавал, признавали простительной блажью.

Евгений Александрович услышал стихотворение о женщине в автобусе и кинулся к телевизору. Увидел в кадре финальные титры на фоне безобразно размокшей, отстающей от стены штукатурки. Из финальных титров он узнал, что врач-терапевт Владимир Яковлевич умер незадолго до выхода передачи в эфир и что смерть его была не случайна. В октябре месяце при максимальной дневной температуре плюс пять градусов поликлиника не отапливалась. Владимир Яковлевич простудился. На следующей день он обходил больных на своем участке. День стоял сырой и холодный, ботинки у Владимира Яковлевича давно прохудились. Двустороннее воспаление легких свело его в могилу.

Евгений Александрович немедленно схватил телефонный справочник.

Никакого архива не нашлось. Во всяком случае, в доме.

— Он никогда не писал, — сказала вдова.

— Может быть, вы просто не видели?

— Я его только на работе не видела, а там стихи не попишешь, только рецепты.

— Уникальный случай.

Они сидели на кухне и пили чай с принесенным Евгением Александровичем тортом. За окошком падал снег, первый в этом году.

— Хорошо, — сказала вдова, — от снега светлее.

— Выходит, он их про себя сочинял, — рассуждал Евгений Александрович, — и таким образом мы можем их восстановить только по памяти. Вы помните что-нибудь из его стихов?

— Да зачем вам?

— Я, скажем так, и коллекционер, и филолог, и любитель поэзии. Я в этом деле не всеяден, я, можно сказать, лакомка. Так что, если заинтересовался стихами вашего покойного мужа, будьте уверены, они того стоят. Возможно, и человечество будет вам благодарно, не только я.

— Не помню ничего. Так, несколько слов.

— Разрешите, я хотя бы эти несколько слов запишу.

На всякий случай он оставил ей свой телефон, дал двести рублей за труды. По бедности ей показалось, что это много. Вечером она позвонила. Вспомнила стихотворение.

— Он мне его говорил, когда я к нему претензии предъявляла, насчет зарплаты или мусор вынести.

Стихотворение было о звуках железной дороги, проходящей под окном.

Больше всех стихов помнила медсестра. Евгений Александрович приглашал ее в пивной бар после работы, заказывал ей пиво, закуску. Она с удовольствием ела и пила, брала сигарету, он подносил огонек. За сигаретой она вспоминала то одно стихотворение, то другое. И каждый раз при расставании говорила, что помнит их еще много. Казалось, ее память бездонна.

На пиво, закуски, сигареты, подарки Евгений Александрович потратил в общем счете 7866 рублей. Он вел записи о своих расходах. Медсестра была счастлива. Она даже попыталась его обмануть: когда уже ничего не могла вспомнить, читала какие-то нелепости собственного сочинения. Но фальшивку Евгений Александрович распознал мгновенно. Расстались они довольные друг другом и покойным поэтом.