Рассказывают, что, пока Байрон воевал в Греции, его приятель встретил его в Лондоне. Они поговорили, то ли о делах, то ли о погоде, и разошлись, то ли довольные друг другом, то ли нет. Важно, что это был именно Байрон. У приятеля не возникло ни малейшего сомнения. В то же время Байрон воевал в Греции. Возможно, то же самое время он проводил в провинции с какой-нибудь баронессой или горничной.
Андрей Платонов сам увидел себя. Вот его свидетельство:
"…Два дня назад я пережил большой ужас. Проснувшись ночью (у меня неудобная жесткая кровать) — ночь слабо светилась поздней луной, — я увидел за столом у печки, где обычно сижу я, самого себя. Это не ужас, Маша, а нечто более серьезное. Лежа в постели, я увидел, как за столом сидел тоже я и, полуулыбась, быстро писал. Причем то я, которое писало, ни разу не подняло головы и я не увидел у него своих глаз. Когда я хотел вскочить или крикнуть, то ничего во мне не послушалось. Я перевел глаза в окно, но увидел там обычное смутное ночное небо. Глянув на прежнее место, себя я там не заметил.
До сих пор я не могу отделаться от этого видения, и жуткое предчувствие не оставляет меня. Есть много поразительного на свете. Но это — больше всякого чуда…" (из письма жене, Тамбов, 1927 год).
Павел Вяземский пережил нечто подобное.
Все трое — писатели. Одни из лучших.
Коля Рыбаков сочинял стихи. Плохие или хорошие, я судить не умею. Факт тот, что у него тоже был двойник. Именно в вышесказанном смысле. То есть не просто очень похожий на него человек, живущий своей жизнью, а полное отражение самого Коли, со всеми его привычками, стихами, страхами и упорством.
Существование двойника выяснилось при обстоятельствах драматических.
Коля только что вернулся от бабки, которая жила в двухстах с лишним километрах от столицы. Коля пробыл у нее три дня, вскопал огород, посидел с соседом на терраске, поговорил о жизни. Выпили. Бабка им яичницу поджарила. Затем Коля сходил к Тамаре, которая когда-то ждала его из армии, но так и не дождалась. Посидел с дурацкой блаженной улыбкой, которую не мог согнать с лица. Тамара угостила его семечками. Он их грыз, возвращаясь к бабке, которая смотрела его из окна. Наутро пошел на поезд. Днем был уже дома. Едва успел поставить чайник, как раздался звонок в дверь. Коля спросил: "Кто?". "Милиция", — ответили ему.
Ему предъявили обвинение в убийстве хорошо ему знакомого Воронова.
Оказывается, Воронова убили в тот самый час, когда он, Коля, сидел с блаженной улыбкой у Тамары, которая только что нажарила семечек и поставила сковородку на стол. Коля объяснил следователю, что никак не мог сделать того, в чем его обвинили. Показал даже обратный билет, который еще не успел выкинуть из кармана, и семечки, в этом же кармане завалявшиеся.
Казалось, дело нехитрое. Свидетелей тому, что Коля был в роковой час совсем в другом месте, оказалось достаточно, чтобы отвести любые подозрения. Но в то же время нашлись свидетели, видевшие Колю в роковой час стучащим в дверь Воронова. Они даже заметили, что Коля был слегка навеселе. И что карман его летних штанов сильно оттопыривался. Очевидно, в нем был тот самый пистолет Макарова, который убийца оставил зачем-то возле тела. Больше того, на пистолете нашли отпечатки пальцев Коли. Так что если бы не свидетели с другой стороны, никаких сомнений бы не возникло.
Следствие зашло в тупик.
Маленький лысый следователь побывал, конечно, и у Колиной бабки и с соседом его побеседовал на той же терраске. И выпили они, и яичницу им бабка поджарила. Тамара сказала следователю, что давно Колю не любит, все прошло, это он почему-то думает, что она все та же, а у нее ребенок уже школу заканчивает. На вопрос следователя, может ли Коля в принципе убить человека, Тамара отвечала, что в принципе любой на это способен, если довести. Но не тогда, когда сидит на диване сильно поддатый, хочет что-то сказать и не может и смотрит на тебя с дурацкой улыбкой.
Свидетелем с другой стороны выступила соседка Воронова Нина Павловна, которая шла из магазина, соображая, обсчитала ее продавщица или нет. Коля поздоровался с ней, прежде чем постучать к Воронову, у которого электрический звонок был вырван и торчали голые провода. И соседка поняла, по глазам, что Коля немного принял. Видимо, для храбрости. Был еще свидетелем мальчик с первого этажа, который видел Колю в окно. Прежде чем войти в подъезд, Коля остановился и посмотрел на окна. Наверное, на окна Воронова. Они выходили во двор.
Если учесть отпечатки пальцев на "макарове", тоже все было неоспоримо.
С Вороновым Колю связывали общие воспоминания: об одном лете в стройотряде, о знакомой проводнице, о вечере в августе, о тихой улице, по которой они шли когда-то с магнитофоном… Они были знакомы лет двадцать. Перезванивались, встречались иногда. Воронов рассказывал о происшествиях, случившихся в городе, об их подоплеке, о том, как делаются сенсации. Он был журналист. Коля любил его послушать. Кроме того, Воронов помнил некоторые Колины стихи. Делить им было нечего, кроме воспоминаний.
Как бы то ни было, обвинение в предумышленном убийстве выдвинули. Колю взяли под стражу.
Прошел почти месяц, лето сменилось осенью. Следователь вызвал Колю на допрос. Надо сказать, впервые за все время пребывания Коли в заключении. Коля одичал и думал, идя по коридору, что прямо сейчас, у себя в кабинете, следователь объявит ему приговор, а идущий следом прыщавый парень с автоматом приведет приговор в исполнение. Выпустит пулю в затылок.
Следователь предложил Коле сесть. Предложил сигарету. Чаю.
Солнце светило в окно. Коля думал, что сигарета эта последняя.
— В общем, — сказал следователь, — приношу вам свои извинения.
Коля не понял.
— Вы свободны.
Коля ошалел и засмеялся.
— Можете спокойно идти домой.
— Зачем?
— Все выяснилось.
— Нашли убийцу? — наконец догадался Коля.
— Не совсем так.
И следователь объяснил Коле, что нашли не убийцу, а убитого. Точнее, он сам нашелся. Вернулся домой. Он был в командировке. Делал какой-то репортаж. Вернулся буквально вчера. С изумлением увидел опечатанную квартиру. Позвонил соседям. Короче, инцидент исчерпан.
— Подождите, — сказал Коля, не торопясь никуда уходить. — Но его же нашли убитым месяц назад.
— Видимо, это был не совсем он.
— А кто?
— Не знаю.
— А "макаров" с моими отпечатками?
— Видимо, это не совсем ваши отпечатки.
— А чьи?
— Не знаю.
Коля встретился с Вороновым сразу после освобождения. Они посидели, выпили. Но разговор не клеился. Вдруг Воронов сказал:
— Я не могу бриться.
— Почему? — удивился Коля.
— То есть могу, конечно, но вслепую. Я в зеркале себя не вижу. Мое отраженье погибло…
Больше они не встречались.