Я знаю одного человека, который пытался выработать в себе чувство юмора. Он с детства не смеялся. И не шутил. Он был очень серьезный. Пожалуй, даже мрачный. При этом душевно ранимый, умный, образованный, желчный. И мог понять другого человека, войти в его положение. Впрочем, не всегда. Дело в том, что он был очень нервный, и нервность порой мешала ему прислушаться к другому. Не знаю, закономерно это или нет, но он был нелюбимым ребенком в семье. Ему казалось, что мать хотела его смерти. И даже специально не давала ему лекарство, когда он болел. Но он выжил. Впрочем, была тетка, папина сестра, которая его любила, и он тоже ее любил, и хранил ее фотографию, которую сам снял, а он был фотографом. Хранил эту ее фотографию и хранил все остальные ее фотографии, которые сделал не он, а другие люди, любители. И хранил память о ней. Он был еще и сентиментальным человеком.
Как-то раз в редакции одна симпатичная ему женщина сказала, что если он не хочет умереть в сорок лет от язвы желудка или рака, ему нужно научиться шутить.
Но вот как научиться шутить? Этого он не знал. Но решил попытаться. Для начала он решил находить в собственной жизни и в жизни знакомых, и в жизни, которой он невольно бывал свидетелем, потешные, комические или фарсовые ситуации. Это ему казалось возможно. Ему казалось, что он прекрасно видит смешные стороны жизни. Ведь даже историю с лекарством, которое ему не дала его мать можно было рассмотреть как смешную историю. В конце концов все зависит от точки зрения. И он задумался, как же можно смешно рассказать эту историю? Ехал в автобусе, смотрел в окно и думал.
Смотрел, думал, видел в окне свою мрачную физиономию и никак не мог изобрести способ рассказать смешно о себе и своей матери. Ехать было долго, и он много вспомнил эпизодов, и всё печальных, и вспомнил в конце концов, как его мать умирала в больнице, совершенно измученная. И только он, ненавистный сын, навещал ее в больнице, и сам за ней убирал, а когда не мог, когда работал, убирала медсестра, которой он платил, а его родная сестра, которую мать боготворила, не навестила ее ни разу. Сестра объяснила на похоронах, что ей невмоготу было видеть это разлагающееся живое тело, она бы потом не могла спать, к тому же мать и не узнавала никого, какая разница.
И он подумал, что это, пожалуй, смешная ситуация. В некотором роде – смешная.
Он ехал в автобусе на работу. В кафе «Звездочка». Там была в этот вечер свадьба, он фотографировал.
Во время работы он практически не слышал, о чем говорят, даже музыки не слышал, когда начинались, скажем, танцы, и то, что танцы начались, даже не понимал. Он вообще не понимал, что происходит, он и людей-то не видел, которых фотографировал, во всяком случае, он их не помнил и не мог бы потом рассказать, кто там был, как выглядел, чем занимался. Он был поглощен полностью работой, съемками, бродил со своим фотоаппаратом, искал удачные ракурсы, ловил момент, и все это в состоянии полной отключенности, но не рассеянности, а сосредоточенности. И даже если бы произошло что-то страшное, убийство, к примеру, он бы не смог рассказать, что видел, даже если бы прямо на его глазах. Никудышный бы из него вышел свидетель. Его свидетель был фотоаппарат. Прямо как в старом фильме.
Когда потом он дома рассматривал на компе снимки, отбирал лучшие, что-то корректировал, всё было для него открытием, каждое лицо. И ему всегда не терпелось засесть за экран в маленькой комнате, скачать снимки, и совершить свое открытие.
В «Звездочке» знакомая повариха сунула ему пару киевских котлет, пирожных, и даже бутылку коньяку; но это он уже дома разобрался, что там в пакете. Разогрел котлеты, сделал чай. Коньяк прибрал, что пить одному, да и работать еще. Пирожные были отличные. Повариха молодец, не забыла, что он любит пирожные. Так что он съел их с удовольствием и пальцы сладкие облизал. Затем уже отправился работать, разглядывать лица. Вынул флешку из фотоаппарата, вставил в комп, открыл.
Флешка была пуста. Ни одного изображения.
Он сидел перед пустым экраном.
Как если бы он был космонавт на далекой станции. Настал сеанс связи, он сел перед экраном, подключился. Но экран пуст, связи с Землей нет. И то ли это техническая неполадка, то ли Земля уже не существует, некуда возвращаться, он один во вселенной до конца дней.
Он взял трубку, набрал номер. Сказал:
- Привет, Мариша, не разбудил? Тут у меня заковыка с сегодняшней свадьбой. Нет, деньги они заплатили, все, нормально, только выходит, что мне их придется возвращать. С флешкой что-то. Все изображения рухнули. Такая смешная штука.
- Смешная? Вот позвони им и скажи, что смешная.
- Я думал, ты позвонишь.
- Нет уж, я за твою работу не отвечаю, звони сам.
- Разозлятся.
- Еще бы. Я бы тоже разозлилась.
- Но почему? Можно подумать, оттого, что нет фоток, свадьбы не было.
- Так оно и есть.
- Это смешно.
- Это не смешно, это память. Ты хранишь старые фотографии? Разглядываешь? Вспоминаешь? Если их не будет, все забудется.
- Глупости.
- Ладно, как хочешь, уже поздно. Мне еще завтра корпоратив вести. Позвони им ближе к обеду, когда очухаются. Деньги-то еще не потратил?
- Только мысленно. Вроде как плиту газовую купил, ботинки теплые.
- В общем, остался без ботинок.
- Да. Без тепла.
Он вынул испорченную флешку и вставил другую, со своим личным архивом, и стал рассматривать свои прежние снимки, те, которые он снимал на пленку, когда еще не было никаких флешек и компов.
Девушка, они жили когда-то в одном подъезде, на одной площадке. Мягкий овал лица. Тень от длинных ресниц. И вроде бы не улыбается, нет улыбки, но впечатление улыбки есть. Шея высокая, круглое плечо.
Он был в нее влюблен. Но уже не помнил ее лица. И фотография не напомнила ее лицо, нет. Напомнила, что было когда-то лицо, которое он любил.
Фотоаппарат ему подарила тетка, на четырнадцать лет. И он тетку первую сфотографировал. Первый снимок его жизни. Слишком много света. Впрочем, видна рука, худые пальцы.
Да, не хотел бы он, чтобы эти снимки пропали. Действительно, связь с Землей. Лекарство от одиночества. Закрыл папку, вынул флешку. Отправился на кухню, достал коньяк.
Проснулся с тяжелой головой. Часы показывали начало двенадцатого. Он решил, что звонить еще успеется. Принял душ, оделся и отправился в ближайший магазин. Хлеб и сахар, вот что ему надо было купить. Он шел спокойно через двор, как вдруг налетел на него какой-то парень и пырнул ножом в живот. Пырнул, вгляделся ему в лицо, заорал:
- Прости, мужик, прости, я обознался, прости.
- Больно, - простонал он, зажимая рану.
С окровавленным ножом в кулаке парень бросился к прохожему:
- Мобильный есть?
Прохожий трясущимися руками достал мобильный, не сразу попадая на кнопки, вызвал скорую.
Парень молил:
- Прости, мужик, прости, обознался.
Уже на другой день ближе к вечеру позвонил симпатичной ему женщине из редакции. Сказал, что в ближайшие пару недель не появится, лежит в больнице.
И рассказал историю с ножом.
- Смешно, - сказала она.
- Правда? – обрадовался он.
- В каком-то смысле.
- Ну, да, всегда в каком-то смысле. А я не стал заявление писать, хотя, в общем, мог, не знаю, не стал.
- Сколько вас в палате?
- Четверо.
- Из окна дует?
- Как вы угадали?
- Хотите, я к вам приеду?
- Буду счастлив.
Отключил мобильный и подумал: ну, вот.