В а н ю ш а. Узнаете? Ваш дом.
Низенький штакетник, калитка. За калиткой дорожка ведет к крыльцу дома. В доме горит окошко. За штакетником — небольшой сад. Две старые яблони, вишня, кусты смородины. Цветут флоксы.
Н а т а ш а. Да. То есть... я не очень узнаю. Я ведь здесь давно была. Да и ночь все путает. (Скидывает телогрейку и спрыгивает с телеги.) Спасибо.
В а н ю ш а. Возьмите себе телогрейку.
Н а т а ш а. Зачем?
В а н ю ш а. Я сегодня прогноз слышал, похолодание обещают через неделю.
Н а т а ш а. Ничего, куплю себе куртку какую-нибудь.
В а н ю ш а. К чему деньги тратить?
Н а т а ш а. А на что они, если не тратить?
В а н ю ш а. Не знаю.
Н а т а ш а. Вот видите. (Берет сумку.) Спасибо большое за доставку, приходите в гости.
В а н ю ш а. Приду.
Голос у него низкий, лица, повернутого к Наташе, не видно, оно в тени.
Наташа подходит к калитке. Возница сидит неподвижно в своей телеге, смотрит на Наташу. Лошадь пощипывает траву на обочине.
Наташа нащупывает щеколду, отворяет калитку. Идет к крыльцу. Поглядывает на светящееся окошко. Занавески задвинуты неплотно, леска, на которой они укреплены, натянута низко, так что верхняя половина окна вся открыта и видно лампу под стеклянным абажуром и верхнюю часть буфета у противоположной стены.
Наташа поднимается по ступеням крыльца. Неуверенно поднимает руку, чтобы постучать в дверь.
В а н ю ш а (за кадром). Там открыто.
Наташа оборачивается. Все так же неподвижна фигура в неподвижной телеге. Лошадь обрывает траву. Тихо. Наташа толкает дверь, входит в дом бабы Паши.
На терраске полумрак, Наташа пробирается осторожно. На столе разложены зеленые помидоры. Пучки трав сушатся под низким потолком. Этажерка у стола заставлена старыми книгами. Наташа наклоняется, чтобы их рассмотреть.
Б а б а П а ш а (глухо, за кадром). Наташа?! Наташа, это ты?!
Наташа бежит в темный коридор, толкает невидимую в темноте дверь.
В комнате бабы Паши горит свет. На шестке свежепобеленной печки поет чайник. (Шесток — это чугунная плита в печи, под ней горит огонь, если его разожгли, а на ней обычно стоят кастрюли с каким-нибудь варевом.) На столе у окна стоят чашки и сахарница, блюдо накрыто салфеткой. В углу бурчит холодильник. Баба Паша сидит на постели на высоко поднятых подушках и взволнованно улыбается Наташе.
Наташа бросается к ней, та обхватывает ее голову сухими морщинистыми руками, целует. Раз, другой, третий.
Б а б а П а ш а (рассматривает лицо Наташи). Не узнать, не узнать. Совсем взрослая. Красавица.
Н а т а ш а. А ты как? Как себя чувствуешь?
Б а б а П а ш а. Более или менее. (Отпускает Наташу, поправляет на голове платок.) Я встаю, ты не думай. Из дому, конечно, не выхожу, но по нужде встаю, ничего, и умыться встаю. Я и сейчас встану.
Н а т а ш а. Нет-нет, что ты.
Б а б а П а ш а. А чаю с тобой попить...
Н а т а ш а. И попьешь.
Но баба Паша откидывает одеяло, спускает с постели ноги. Наташа помогает ей надеть тапки, накинуть халат и перебраться на стул, который как раз стоит между постелью и столом.
Наташа отгибает занавеску. Загораживается рукой от света. Видит, что Ванюшина телега все еще стоит на улице за оградой.
Н а т а ш а. Он так и будет там стоять, караулить?
Б а б а П а ш а. Кто? Ванюша? Где он? Зови его, зови скорей. С тобой постеснялся войти.
Наташа выходит на крыльцо. Но никого уже нет за оградой.
Наташа сходит с крыльца, подходит к калитке. Оглядывает улицу. Никого. Уехал Ванюша. Наташа вынимает из кармана мобильный. Вызывает Колю. Но связь не работает. Вдруг слышится издалека какая-то старая песня, женский голос ее поет. Спрятав мобильный, Наташа отходит от калитки к дому под этот слабо доносящийся голос. Она возвращается в дом.
Наташа снимает салфетку с блюда. На нем лежит нарезанный хлеб.
Б а б а П а ш а. Открывай холодильник.
Наташа открывает холодильник. Он полон. Баночки, свертки.
Б а б а П а ш а. Масло на верхней полке. Колбаса там же, в глубине. Сгущенка внизу.
Наташа достает колбасу, масло, сгущенку.
Б а б а П а ш а. Икру достань. Сыр.
Наташа разглядывает банку.
Н а т а ш а. Черная! Ничего себе!
Б а б а П а ш а. Это всё Ванюша — для тебя старался, я ему говорила, что ты любишь. Мне-то много не надо, хлеба кусок да чаю глоток.
Н а т а ш а. Я надеюсь, он не на свои деньги для меня старался?
Б а б а П а ш а. Думаю, что и своих добавил. Он шкатулку мещерскую на рынок возил продавать, чтоб денег выручить.
Н а т а ш а. Этого только не хватало.
Б а б а П а ш а. Я ему рассказывала про тебя, так что он тебя как живую знает. Очень ждал, когда при-
едешь, хотел поглядеть. За телеграммой каждый день в Липово лошадь гонял.
Н а т а ш а. А на автобусе нельзя было сгонять?
Б а б а П а ш а. Какие теперь автобусы?
Наташа вынимает банку с прозрачным вареньем.
Б а б а П а ш а. Прошлогоднее.
Я еще варила. Для тебя берегла. Ты винцо там посмотри, на полу возле буфета. Ванюша взял на свой вкус.
Наташа разливает чай в синие кобальтовые чашки. Бабкина чашка с отбитым краем. Стол заставлен тарелками с закуской. Наташа разглядывает бутылку. Ввинчивает штопор, вытягивает пробку.
Н а т а ш а. Вина выпьешь со мной?
Б а б а П а ш а. Капельку надо.
За встречу.
Наташа разливает вино.
Б а б а П а ш а (останавливает ее). Хорош, хорош.
Они чокаются. Баба Паша запрокидывает голову, разом выпивая свою каплю. Наташа намазывает белый хлеб маслом, икрой, протягивает бутерброд бабке. Но та качает головой.
Б а б а П а ш а. Я просто хлебушек возьму, даже без масла. Так пожую, с чаем.
Она раскраснелась, вынула носовой платок, отерла пот с лица.
Н а т а ш а. Неловко получается. Ванюша этот всего накупил, а сам удрал, ничего даже не попробовал.
Б а б а П а ш а. Не волнуйся, придет еще. Ему ж любопытно на тебя посмотреть, какая ты стала. (Смотрит на Наташу, любуется.) Как ты на отца похожа, жаль, так он тебя и не увидал.
Н а т а ш а. Может, сейчас видит.
Б а б а П а ш а. Ежели есть тот свет, то, конечно. Наверное, смотрит сейчас на нас. (Настороженно глядит в верхнюю, темную половину окна.) Мать твоя как? Вышла замуж? Или беззаконно живет?
Н а т а ш а. Сейчас так принято.
Б а б а П а ш а. И ты туда же.
Н а т а ш а. Я тоже так живу.
Б а б а П а ш а. С кем это, интересно?
Наташа улыбается.
Б а б а П а ш а. Рассказывай. Что за человек, сколько лет, кем работает, когда я прапрабабкой стану?
Н а т а ш а. Насчет детей я еще не думала, слишком долгосрочный проект. Да и насчет Коли не загадываю. Он ко мне переехать хочет, вот и поглядим, как сложится.
Б а б а П а ш а. Коля, значит. Коля-Николай, сиди дома, не гуляй. Фотографию хотя бы прислала.
Н а т а ш а. Погоди.
Наташа встает, идет к своей куртке, которая висит на вешалке возле двери, вынимает из кармана мобильный. Подсаживается к бабке и показывает снимки из мобильного.
Коля за столиком летнего кафе. Коля загорает на песчаном берегу. Коля в обнимку с Наташей у подножия какого-то памятника. Баба Паша осторожно берет из рук Наташи мобильный. Внимательно, придирчиво рассматривает кадр.
Н а т а ш а. Что, не нравится?
Б а б а П а ш а. Сколько ему лет?
Н а т а ш а. Двадцать три.
Б а б а П а ш а. Всего-навсего, а уже живот округлил. Кем работает?
Н а т а ш а. Администратор базы данных.
Б а б а П а ш а. Ад-мини-стра-тор. Начальник, что ли?
Н а т а ш а. Вроде.
Б а б а П а ш а. Молод еще для начальства... Глаза мне его не нравятся.
Н а т а ш а. Да здесь и не видно глаз.
Б а б а П а ш а. То-то, что не видно. Какого цвета глаза?
Н а т а ш а. Синие. Голубые.
Б а б а П а ш а. Не люблю я голубые глаза у мужчин. Вот у Ванюши хорошие глаза, карие.
Н а т а ш а (отбирая у бабки мобильный). Меня вполне голубые устраивают.
Б а б а П а ш а. И почему он к тебе переезжает, а не ты к нему?
Н а т а ш а. У них семь человек в двухкомнатной квартире.
Б а б а П а ш а. А ты снимаешь, между прочим, квартиру.
Н а т а ш а. Вот и буду в два раза меньше платить.
Б а б а П а ш а. А я думала, совсем не будешь платить.
Н а т а ш а. Не люблю за чужой счет жить.
Наташа просматривает снимки с Колей. Улыбается. Баба Паша следит за ней ревниво.
Б а б а П а ш а. Давай мои фото-графии смотреть, старинные. Помнишь, где лежат? Ничего, наверное, не помнишь.
Н а т а ш а (отключая мобильный). Обижаешь.
Наташа под взглядом бабки направляется к буфету. Отворяет широкую нижнюю дверцу, выдвигает правый ящик. Здесь лежат письма, документы, старый флакон от духов, катушка ниток, связка ключей, спицы и большой, пузатый, в потертом тисненом переплете альбом фотографий.
Наташа вытягивает тяжелый альбом. Видит за ним маленькую, с палец, куклу. Это пупс в платьице.
Н а т а ш а. Ой, это же мой!
Я в него играла, я помню. (Разглядывает.) Губы ему красным фломастером красила. С ума сойти. С Катькой Деревянко подралась из-за него, помнишь?
Б а б а П а ш а (кивает). Еще бы не помнить. Две недели с фингалом ходила под глазом. Руки бы этой Катьке оторвать!
Н а т а ш а. Где она сейчас?
Б а б а П а ш а. Не знаю. Люди говорили, что в Америке, но я не знаю.
Наташа осторожно кладет пупса на место, положив, гладит его пальцем по желтому личику. Возвращается к бабке.
Они сидят у раскрытого на столе альбома. Смотрят на черно-белые снимки в полукруглых вырезах на картонной странице. На них — мужчина в шляпе.
Б а б а П а ш а. Это твоего отца двоюродный брат, Сережа, на пятнадцать примерно лет его старше был. Он учителем в школе работал, ты его должна помнить.
Н а т а ш а. Я помню.
Б а б а П а ш а. Хороший был мужик, непьющий. Твой отец выпивал, конечно, но в меру. Давай дальше.
Наташа переворачивает страницу.
Б а б а П а ш а. Дальше.
Наташа переворачивает очередную страницу. Здесь несколько фотографий. Баба Паша указывает на фотографию смеющейся девушки.
Б а б а П а ш а. Погляди на нее. Смеется. Сережа ей два раза предложение делал, а она взяла и выскочила за инженера и укатила с ним куда-то в Среднюю Азию, шельма. Сережа с горя и женился на этой Вальке. Точнее, она его на себе женила. Угрюмая Валька была. А эта девка веселая, песни пела. Может, и сейчас поет, только уже не в Средней Азии, оттуда все русские-то уехали.
Н а т а ш а. Не все.
Б а б а П а ш а. Ты еще спорить будешь. (Указывает на фотографию.) А это — я. Тоже девчонкой была. Тянучку ем, конфеты такие. Я их обожала. В перемену к школе лотошник приходил, и мы бежали к нему за тянучками, монетки несли в кулачках.
Наташа переворачивает страницу. Берет в руки фотографию маленького мальчика, она не вложена в пазы.
Б а б а П а ш а. Твой папка. Правда, на девочку похож? Личико нежное.
Н а т а ш а. Можно я ее себе возьму? На память.
Б а б а П а ш а. Скоро все твои будут.
Наташа смотрит удивленно.
Б а б а П а ш а. До осени я не дотяну. Н а т а ш а. Что за глупости.
Б а б а П а ш а. Помоги.
Наташа помогает бабке перебраться на кровать. Укрывает ее. Садится на край.
Н а т а ш а. Просто ты устала сегодня, меня ждала, переволновалась. Отдохнешь, выспишься, бегать еще будешь.
Она целует бабку. Та поднимает сухую руку и гладит Наташу по голове.
Верхний свет в комнате погашен. Горит на столе лампа, накрытая полотенцем, чтобы свет не падал на спящее бабкино лицо. Посуда со стола убрана. Наташа под светом лампы разглядывает фотографии в старом альбоме. У печки расставлена и уже застелена раскладушка.
Баба Паша спит. Наташа разглядывает фотографию. Смотрит на нее — девочку на снимке, с тянучкой за щекой. Смотрит на нее — старую, спящую.
Наташа просыпается, открывает глаза. В комнате солнечно. Слышен птичий щебет. Баба Паша спит. Наташа встает со скрипучей раскладушки. Одевается. Нечаянно сдвигает стул, замирает. Баба Паша не слышит, спит. Наташа приближается к ней, прислушивается к ее дыханию.
Продолжает одеваться.
На цыпочках выходит из комнаты, плотно закрывает за собой дверь.
Включает в коридоре свет.
Коридор освещает голая лампочка на витом шнуре. В углу, за дверью в чулан, висит рукомойник, справа на гвозде — цинковое корыто.
Наташа входит в чулан. Крохотное, в две ладони величиной, окошко приоткрыто и, чтобы не болталось, прикручено проволокой к гвоздю. В чулане — газовая плита с красным газовым баллоном. На полках — пустые банки, затканные паутиной. На стене старательно написанный холст, потемневший, облагороженный временем: в цветущем саду — семья: мужчина, женщина, девочка-подросток.
Наташа снимает со скамейки пустое ведро...
Сходит с ведром с крыльца. Идет по дорожке к калитке. Дорожка заросла травой, и сад зарос, одичал. Но светит солнце, поют птицы, цветут флоксы. В разросшейся малине краснеют поздние ягоды.
Наташа останавливается, осторожно, чтобы не поцарапаться, выбирает ягоду, кладет в рот.
Она выходит с ведром на дорогу, тоже заросшую, — едва пробита в траве тропка. Идет к колонке и вдруг останавливается. Тишина стоит. Ни звяка, ни человеческого голоса. Только птицы.
Наташа подходит к невысокому, полусгнившему забору чьего-то дома. За ним такой же, как у бабки, одичавший сад. Серая ворона садится на ветку, вспугивает воробьев. Яблоко падает. И Наташа видит, что яблок множество валяется в траве, никто их не собирает. Окна в доме темны, пусты. Из трубы на крыше растет тоненькое деревце, березка. Наташа отходит от забора. Она идет и слышит только свои шаги.
Сухая ветка хрустит под ногой. Наташа останавливается и слышит, что кто-то шуршит в бурьяне. Она смотрит испуганно.
Солнечно, птицы не умолкают. Вдруг из бурьяна прямо на Наташу выскакивает рыжая кошка. Наташа, вскрикнув, отпрыгивает. Кошка скрывается в щели забора, в одичавшем саду. По движению травы видно, где она бежит, но саму кошку трава скрывает.
Наташа направляется к колонке и вдруг замечает в проулке машину. Сворачивает, подходит. Машина, очевидно, стоит здесь давным-давно. Проржавела. Сухие листья и ветки лежат на крыше. Но грязные окошки целы. Наташа заглядывает в салон.
Салон пуст, лишь на приборном щитке лежит, как сторож, пластмассовая собака и как будто смотрит на Наташу черными глазами. Наташа отступает от машины. В проулке также глухо и безлюдно. Наташа оглядывается.
Н а т а ш а. Эй, люди!
Ворона ей отвечает: каррр.
Наташа выходит из проулка и замечает чей-то велосипед, который она уже видела ночью из телеги. Она подходит к велосипеду и понимает, что и он стоит здесь давным-давно, проржавел, потемнел. И бейсболка на его руле вся выгорела, запылилась. Муравей ползет по ней. Наташа нажимает на рычажок звонка.
Но вместо звона выходит скрежет. Наташа отходит от велосипеда. Идет к лавке.
«Тома Сойера» нет на лавке.
В траве валяется фантик. Наташа его поднимает. Фантик от мятного леденца. Наташа скатывает фантик в тугой шарик и швыряет в бурьян. Качается потревоженный стебель крапивы.
Наташа подходит к колонке. Вешает на крючок ведро, железный звук отчетливо раздается в воздухе. Наташа оглядывается.
Колонка находится на возвышении, видны крыши домов уходящей в низину улицы. Над трубой дальнего дома поднимается дымок, и это успокаивает Наташу. Она опускает рычаг, и вода с грохотом обрушивается в ведро.
Наташа ставит ведро на скамейку в чулане. Вода расплескивается. Наташа оглядывается в поисках тряпки. И видит синий огонь газовой горелки, а над огнем — чайник. Еще мокрый, непрогревшийся. Наташе то ли слышится, то ли кажется чей-то голос. Она выходит из чулана в коридор.
Дверь в комнату прикрыта неплотно, Наташа различает голоса...
Б а б а П а ш а (за кадром). А картошки где взял?
В а н ю ш а (за кадром голос, тонкий, мальчишеский, незнакомый). У Гаврилова.
Б а б а П а ш а (за кадром). У него хорошая картошка, крутая. И луку положил?
В а н ю ш а (за кадром). Конечно.
Б а б а П а ш а (за кадром). Молодец.
Наташа открывает дверь.
Баба Паша сидит в своей постели, спиной к высоко поднятым подушкам. На голове у нее повязан другой, не вчерашний платок. И кофта надета новая. Баба Паша празднично улыбается.
Навстречу Наташе встает со стула парень. Лет шестнадцати-восемнадцати. Смотрит на Наташу смущенно.
В а н ю ш а. Здравствуйте.
Н а т а ш а. Здравствуйте.
Наташа смотрит вопросительно. Парень совершенно теряется.
Б а б а П а ш а. Ванюша пирожков нам принес.
Н а т а ш а. Вас тоже Ванюшей зовут?
Ванюша оглядывается на бабку.
Б а б а П а ш а. Что значит «тоже»?
Н а т а ш а. Того мужика, который меня вчера встречал, разве не Ванюша звали?
Б а б а П а ш а. Ну ты даешь, Наташка! Это он тебя и встречал. Ванюша у нас один, других нету.
Н а т а ш а. О боже мой, простите, я вас вчера в темноте не разглядела, я думала вам лет сорок, да и голос у вас вчера был очень взрослый.
Парень краснеет.
В а н ю ш а. У меня вчера горло болело, а сегодня отошло.
Б а б а П а ш а. Там чайник кипит. Сходи, Ванюша.
Ванюша скрывается за дверью.
Б а б а П а ш а. Ты его не обижай.
Н а т а ш а. Не собираюсь.
Б а б а П а ш а. Он хороший парень.
Н а т а ш а. Я поняла.
Б а б а П а ш а. Стесняется.
Н а т а ш а. Я заметила.
Б а б а П а ш а (шепотом). Понравилась ты ему.
Дверь открывается и входит
Ванюша с дымящимся чайником. Ставит его на шесток. Трогает шесток.
В а н ю ш а. Еще теплый. Сегодня на ночь опять протоплю. Холодные ночи все-таки. (Направляется к двери.) До свидания.
Б а б а П а ш а. Куда это ты направился? Ну-ка марш к столу! Наташа, скажи ему!
Ванюша растерянно смотрит на Наташу.
Н а т а ш а (легонько подталкивая его к столу). Садитесь-садитесь.
Наташа заваривает чай. Ванюша наблюдает. Она вынимает чашки из буфета и ставит их на стол. На столе — бумажный кулек. Наташа его разворачивает. Там пирожки.
Н а т а ш а (выкладывая пирожки на блюдо). Ваша мама пекла?
В а н ю ш а. Мамы у меня нету. (По-детски доверчиво смотрит на Наташу.) На самом деле есть, но она меня не признает.
Н а т а ш а. Кто же пироги пек?
В а н ю ш а. Я и пек. Прасковьи Сергеевны рецепт.
Б а б а П а ш а. Да, это я ему рецепт открыла. С секретом рецепт.
Сама уже не спеку, отпеклась, так пусть он.
У бабки под рукой, на табурете, чашка с чаем, тарелка с пирожком, розетка с вареньем. Баба Паша на-блюдает за сидящими за столом Ванюшей и Наташей.
Наташа берет пирожок, пробует. Ванюша ждет, что она скажет.
Н а т а ш а. Вкусно. Я вообще обожаю с картошкой пирожки. (Обращается к бабке.) Действительно, прямо как ты пекла.
Б а б а П а ш а. Он молодец.
Он все схватывает.
Наташа ест пирожок, пьет чай, а Ванюша теребит ложку на столе, на чай свой не смотрит, а на Наташу.
Б а б а П а ш а. Ты где пек?
У Лампии?
В а н ю ш а. У нее.
Б а б а П а ш а. У нее хорошо печка печет, ровно.
Н а т а ш а. Кто это — Лампия?
Б а б а П а ш а. Лампия Яковлевна. Она в прошлом году умерла.
В аптеке раньше работала. А сама никаких лекарств не признавала, травами лечилась. Она Ванюше много про травы рассказала.
Н а т а ш а. Я когда за водой ходила, видела, дым из печки шел в дальнем доме.
Б а б а П а ш а. Это и есть Лампии дом.
Н а т а ш а (Ванюше). Так вы там живете?
В а н ю ш а (смущаясь). Нет, там я травы сушу на чердаке или пироги пеку, когда охота, а так я у Михайловых сейчас живу.
Б а б а П а ш а. У Михайловых хороший дом, большой. Ты их должна помнить. Петр Николаевич на заводе работал мастером, а жена его Дарья никогда при нем не работала и по дому не делала ничего. Он с работы придет и щи варит или стирает в выходной.
Ванюша слушает бабку зачарованно. И баба Паша, начав говорить Наташе, продолжает уже для Ванюши, обращается к нему, только в его глаза глядит.
Н а т а ш а. Я помню. У них на площади дом, возле магазина.
Б а б а П а ш а. Точно.
Ванюша переводит глаза на Наташу и снова становится, как смущенный мальчик. Н а т а ш а. И как они поживают?
Б а б а П а ш а. Наверное, хорошо. В райских-то кущах.
Наташа смотрит непонимающе. Потом до нее доходит.
Н а т а ш а. Они что, умерли?
Б а б а П а ш а. Три года назад.
В а н ю ш а. Три с половиною.
Б а б а П а ш а. Три с половиною, раз он говорит.
Н а т а ш а. Что это у вас, кого не хватишься, все умерли?
Ванюша с бабкой молчат, переглядываются.
Б а б а П а ш а. Так ведь они и в самом деле все умерли. Во всем поселке сейчас только мы втроем живые люди.
Наташа переводит глаза с бабки на Ванюшу, с Ванюши на бабку.
Б а б а П а ш а. Завод закрыли пятнадцать лет как. Молодежь разъехалась, одни старики остались век доживать. Вот я к осени помру, и никого уже не будет, и дома все сгниют потихоньку, и только лес здесь будет стоять на нашем месте, и звери будут бегать.
Н а т а ш а (после паузы, ошеломленная). Так вот почему я Коле не могу дозвониться. (Ванюше.) Мобильный здесь не ловит.
В а н ю ш а. Ловит. Только не везде.
Стол чист, убран. Баба Паша лежит в своей постели. Она не спит, глаза открыты. Тикают в пустой комнате часы. Баба Паша смотрит, как бежит секундная стрелка. Задремывает.
Ванюша с Наташей идут по безлюдной утренней улице поселка. Он сунул руки в карманы, пинает камешки. Вдруг спрашивает:
В а н ю ш а. Коля — это кто?
Н а т а ш а. Друг.
В а н ю ш а. Ясно. Бойфренд.
Н а т а ш а. Можно и так сказать.
По обе стороны дороги — одноэтажные дома с участками. Все запущенные, заброшенные. В одном из домов разбито пыльное окно, видны пожелтевшая занавеска и засохшие в горшках цветы. На острой штакетине забора висит банка, пыль и дожди разрисовали ее.
Н а т а ш а (оглядываясь). У меня такое чувство, что я археолог и откопала город, в котором три тысячи лет назад жили люди. Я вижу посуду, из которой они ели, я нахожу машину, на которой кто-то из них ездил, в шкафах в их домах осталась одежда, которую они носили... Я даже их лица могу увидеть на фотографиях. Но кто были эти люди? Чем они жили? Что с ними происходило? Никто уже не скажет.
Дорогу преграждает рухнувший столетний тополь. Его верхушка продавила сарай на чьем-то огороде.
В а н ю ш а (помогая Наташе перебраться через ствол). На прошлой неделе ветер был сильный. Здесь тополь повалился, и на Гоголя, и крышу снесло у Лаврентьевых, я поправлял.
Н а т а ш а. Зачем?
В а н ю ш а. Жалко.
Н а т а ш а. Все равно все развалится.
Они доходят до угла улицы.
И Наташа вдруг останавливается.
Н а т а ш а. Насколько я помню, за этим поворотом был клуб. Двухэтажный, с колоннами, очень красивый, мы туда кино бегали смотреть. Перед клубом даже фонтан стоял, правда, не работал. Я зимой провалилась в этот фонтан, его снегом засыпало. Прямо вижу и этот клуб, и как народ топчется на крыльце, у кассы.
Она оглядывается на Ванюшу. Затем осторожными шагами, как будто боясь спугнуть видение, заходит за угол. И застывает. Ванюша глядит на ее растерянно застывшую фигуру. Подходит.
За углом на месте клуба — выжженное место, пепелище, уже давнее, заросшее. Среди зарослей — множество высоких розовых цветов, которые часто растут на пожарищах. Наташа потрясенно смотрит на пустошь. Подходит к ней ближе. Пробирается к тому, что раньше было фонтаном. Ванюша — за ней. Наташа нечаянно цепляется рукавом за притаившийся в зарослях железный штырь от щита, на котором раньше клеили афиши. Рукав разрывается.
Н а т а ш а. Черт! (Снимает куртку, разглядывает рукав.) Всё, пропала вещь.
Ванюша берет у нее из рук куртку, рассматривает.
В а н ю ш а. Почему пропала? Зашить можно.
Н а т а ш а. Да как тут зашьешь! Все видно будет. Выкиньте ее.
Ванюша куртку не выкидывает, аккуратно складывает. Держит сверток и смотрит на Наташу.
Н а т а ш а. Выбросьте. Она мне не нужна больше.
В а н ю ш а. Мне пригодится.
Наташа тянется к розовому цветку.
В а н ю ш а (неожиданно резко). Не троньте! От них голова болит.
Наташина рука останавливается.
Улица становится шире. Одноэтажные домишки расступаются, появляется что-то вроде площади, когда-то заасфальтированной. Асфальт растрескался под напором травы. На площади — каменное двухэтажное здание с табличкой «Школа». Магазин с вывеской «Гастрономия».
Н а т а ш а (глядя на школу). Слава богу, хоть она на месте. (Оборачивается к Ванюше.) Я здесь училась. Один год. В пятом классе. Мать на Север рванула деньги зарабатывать, а меня к бабе Паше пристроила.
В а н ю ш а. Я знаю. Мне баба Паша рассказывала.
Наташа подходит к школе. Гладит выщербленную штукатурку. На ней начертано: «Ленка...» Конец фразы обвалился. Видна кирпичная кладка.
Ухватившись за карниз, Наташа заглядывает в темное окно. Оглядывается на Ванюшу. Говорит взволнованно.
Н а т а ш а. Вот здесь я сидела, прямо за этим окошком.
В а н ю ш а. Первый ряд от окна, третья парта.
Наташа смотрит на него удивленно.
Н а т а ш а. Все-то вы знаете, молодой человек.
В а н ю ш а. Ваша парта до сих пор стоит. Хотите, зайдем, посмотрим?
Н а т а ш а. Чего-то не хочется. Все равно что в склеп. И потом, что я там найду, как ты думаешь? Все те же черепки и осколки? Хорошо, если не черепа. Ничего, что я тебя на «ты» назвала?
В а н ю ш а. Конечно.
Н а т а ш а. И ты меня на «ты» зови, если хочешь.
В а н ю ш а. Если получится.
Наташа идет вдоль школьного здания, Ванюша следом.
Н а т а ш а. Весной сняли зимние рамы, и стало все слышно, что на улице. Сидишь на уроке и слышишь, как пацан несется на мопеде. Или как женщина кричит подруге через дорогу: «Валя-я-я!» Будто с весной все звуки проснулись. И так сладко на душе. (Она оглядывается на Ванюшу и сталкивается с его пристальным взглядом.) Ты чего так смотришь?
В а н ю ш а. Как?
Н а т а ш а. Будто съесть меня хочешь. Ты не людоед часом?
Глаза Ванюши становятся растерянными.
В а н ю ш а (с ее курткой в обнимку). Мне просто слушать интересно. Простите, пожалуйста.
Н а т а ш а. Ты тоже в этой школе учился?
В а н ю ш а. Нет. Я в другом городе жил. Я...
Наташа смотрит на часы.
Н а т а ш а. Извини. Я хочу успеть до обеда.
Они проходят площадь и поднимаются идущей в гору улочкой. Здесь дома были снесены и начата стройка, вырыт котлован, вбиты бетонные сваи. В котловане стоит вода, уже заболоченная, квакают лягушки.
В а н ю ш а. Девятиэтажку хотели строить.
Н а т а ш а. Туда бы весь поселок уместился.
В а н ю ш а. Так завод хотели расширять. Узловую станцию думали переносить.
Они стоят на взгорке и с него видят весь поселок: и брошенный завод с разбитыми в цехах стеклами, с замершим краном, с узкоколейкой, и площадь со школой и магазином, с постаментом без памятника возле поссовета, и лучи улиц, расходящиеся от площади, искривляющиеся, обрывающиеся.И заросшее кладбище — кресты едва различаются — по другую сторону взгорка.
Н а т а ш а. Здесь?
В а н ю ш а. Да.
Наташа достает мобильный. Сигнал есть.
В а н ю ш а. У меня тоже есть мобильный. Мне Степан Григорьевич оставил. Только мне звонить некому.
Он смотрит на Наташу и не двигается с места.
Н а т а ш а. Прости, ради бога, но я бы хотела без свидетелей.
В а н ю ш а. А вы обратно дорогу найдете?
Н а т а ш а. Не беспокойся.
В а н ю ш а. Я вас на площади подожду.
Н а т а ш а. Не стоит.
В а н ю ш а. Ладно, как скажете. Я пошел?
Н а т а ш а. Иди-иди.
Она смотрит, как он скатывается вниз по взгорку. Вдруг телефон звонит в ее руке.
Н а т а ш а. Коля! Как хорошо! Ты не представляешь, здесь сигнал не везде ловится, а людей вообще нет, просто мертвый поселок... Бабка, я и Ванюша. Очень странный парень. Вначале я думала, ему лет сорок. Очень странный. Хотя, если б не он, бабка давно бы пропала... Лет семнадцать, я думаю... Да нет, он безобидный. Трогательный даже, пирожки принес к завтраку, сам напек... Ты ревнуешь? Это смешно.
И глупо. А мне здесь не до глупостей... Она встает, но только в туалет, а так — лежит... Где ж тут врача взять? Даже автобусы не ходят... Не знаю, подумаю... Ты как? Потоп еще не устроил? Я тебе забыла сказать, чтобы ты цветы поливал через день... Умница.
Она видит, как на площади появляется Ванюша, как он по-хозяйски открывает магазин и входит.
Н а т а ш а (продолжая разговор по телефону, смеется чему-то услышанному). Что ты говоришь! Вот дура, я всегда знала, что она дура, но чтобы настолько... Нет, Колюнчик, пока никак нельзя. Отгулы у меня еще есть, если что, оформят отпуск...
Я тоже соскучилась. И по тебе, и вообще по Москве. Я бы сейчас с удовольствием среди людей потолкалась. Как там погода?.. А здесь ясно...
Ванюша выходит из магазина. Скрывается в зарослях чьего-то сада, переступив доски рухнувшего забора.
Н а т а ш а (Коле по телефону). Пока, милый. Я тебе вечером позвоню... Часов в семь-восемь, до темноты, короче... Нет, фонари горят, но не везде... Не знаю. Ванюша, наверное, следит за электричеством. Он здесь за всем следит... Хорошо... Обещаю. Сегодня же. Целую. (Набирает телефонный номер.) Привет. Как дела? Заказ оформили?.. Стоп, там надо было форму изменить, я же предупреждала...
Наташа спускается со взгорка. Замечает, что среди травы что-то поблескивает. Подходит. Поднимает часы. Браслет сломан, стекло треснуло, но часы идут. Наташа слушает их «тик-так» и оставляет часы на том же месте.
Она входит на площадь. Возле магазина замечает бывшую автобусную остановку. Еще сохранилось расписание. И даже можно разобрать цифры на доске: 9.35 11.07...
У поссовета — Доска почета. Наташа разглядывает фотографии передовиков — те, что еще держатся, не отклеились. Одной из женщин на снимке пририсованы усы. Вдруг прямо под взглядом Наташи фотография начинает опадать. Наташа вскрикивает.
Фотография отлетает, планирует на землю. Наташа поднимает снимок, пытается вернуть его на место. Снимок, конечно, не удерживается. Наташа не знает, что с ним делать. Замечает торчащий из доски гвоздь. Насаживает снимок на него. Снимок покачивается.
Наташа поднимается на крыльцо магазина. Толкает дверь. Дверь приоткрывается. За ней — полумрак.
Магазин разделен на две части: продуктовую и галантерейную.
В витринах пусто, хотя в одной еще тлеет свет. На полках несколько консервных банок. На дне ящика за прилавком — конфеты, карамель.
Наташа сворачивает в галантерею. Пуговицы, нитки, расчески — в одной из витрин. Наташа входит в отдел верхней одежды. Он почти пуст, лишь несколько старомодных пальто на вешалках. Стоят резиновые сапоги. И симпатичные босоножки на высокой шпильке. Наташа оглядывается. Берет босоножку, примеривает. Босоножка ей впору. Наташа надевает вторую. И идет, поглядывая на себя в зеркало. Босоножки звонко стучат по каменному полу. На их стук отзывается звоном пирамида фарфоровых чашек. Наташа останавливается. Разворачивается и возвращается к своим кроссовкам, ступая как можно тише. Ставит босоножки на место.
Наташа, уже в своих кроссовках, заходит в подсобку. Там на вешалке висит шерстяная кофта, локоть подштопан. На столе стоят кружки и жестянка.
Наташа открывает жестянку — чай. На подоконнике зарешеченного окна притулился допотопный электрический чайник. Наташа за-крывает жестянку и выходит из подсобки...
Сворачивает с площади в улочку. Идет мимо дома с повалившимся забором. И вдруг останавливается. Она слышит голоса из дома. Женский смех. Молодой, грудной голос.
Наташа переступает гнилые доски. Обходит яблоню.
Разросшийся смородиновый куст скрывает Наташу от дома. Она отщипывает черную ягоду, кладет ее в рот и наблюдает за открытым настежь окном, из которого и доносятся голоса. Там спорят. Но вдруг голоса обрываются на полуслове. И настает тишина. Наташа огибает смородину. Подходит к окну и слышит такой звук, как будто ложкой задели о чашку. И тут же вновь возникают голоса. Наташа отступает, ветка хрустит под ногой. В оконном проеме появляется Ванюша.
Н а т а ш а. Привет. Ты с кем?
В а н ю ш а. Один.
Н а т а ш а. А кто с тобой говорил?
Наташа оглядывается. На столе — телевизор со снятой панелью. Работает, но изображения не дает, только звук, голоса, слышанные Наташей из сада. Рядом лежат инструменты.
На том месте, где у бабки буфет, — стеллажи с книгами.
В этом доме есть и вторая комната, смежная с первой, дверь в нее прикрыта.
Н а т а ш а. Что там?
Ванюша распахивает дверь, и Наташа заглядывает.
Спальня. Высокая железная кровать с горкой подушек под тюлем стоит вдоль стены. На кровати сидит плюшевый медведь в детском, смешном на нем, чепце. Лежит на кровати аккуратно сложенная Наташина куртка. Напротив двери стоит шифоньер. В его зеркале Наташа видит свое отражение.
Н а т а ш а. Это здесь Михайловы жили?
В а н ю ш а. Да.
Н а т а ш а. Я ведь бывала у них, но совершенно не помню обстановку, помню только, что у площади дом. Я с их внучкой Надей в одном классе училась.
Наташа возвращается в первую комнату. Разглядывает книги на стеллажах.
Н а т а ш а. Это кто из них такой книгочей был?
В а н ю ш а. Надя и была.
Н а т а ш а. Она что, тоже умерла?
В а н ю ш а. Да нет, уехала просто, а книги не взяла с собой. Дед их читал вечерами. Зимой печку растопит, сядет вот в это кресло, очки наденет, начнет читать и уснет, а супруга его телевизор смотрит.
Н а т а ш а. Все-то ты знаешь.
В а н ю ш а. Из писем. Я их в шкафу нашел, в шкатулке.
Наташа вынимает одну из книг, рассматривает. Оборачивается к Ванюше.
Н а т а ш а. Скажи, пожалуйста, я могу эту книгу взять почитать?
В а н ю ш а. Конечно!
Наташа подходит к Ванюше.
Н а т а ш а. Можно тебя снять на мобильный?
В а н ю ш а (смущаясь). Зачем?
Н а т а ш а. Коля мой хочет тебя увидеть.
В а н ю ш а. Погодите!
Ванюша убегает в соседнюю комнату, прикрывает за собой дверь. Чем-то там грохочет, шуршит. Наташа кладет выбранную книгу на стол. Настраивает мобильный.