Солдат возвращается после ранения. Дома у солдата нет. Тем не менее он выходит на станции, от которой мог бы добраться до своего дома, если бы дом был.
Он выходит на станции, идет по дороге, не торопится, смотрит вдаль. Его нагоняет подвода. Лошадью, старой клячей, правит женщина. Она говорит ему:
— Садись, солдат, подвезу.
Она говорит ему (он уже едет на ее подводе):
— Я тебя помню, ты жил в Калиновке до войны, дом, в который попала бомба.
— Так точно.
— А я живу в Серегине.
— Я был в Серегине.
— Дом возле пруда.
Лошадь едва тащится. Скрипит правое заднее колесо. Солдата укачивает дорога.
Он просыпается от грома. Полыхает свет.
* * *
Он просыпается и не может понять, где он. Дощатая стена перед глазами. Сквозь щели пробивается свет. С потолка капает. Но он лежит на сухом клочке, на сене. Вещмешок в головах. Он не помнит, как здесь оказался. Помнит только белую вспышку над полем.
Солдат поднимается, стряхивает сухие былинки. Проводит ладонью по небритому лицу.
Он выбирается из сарая и зажмуривается от неяркого утреннего солнца. Белый холодный туман стелется по полю. Женщина стоит у колодца, вращает за ручку бревно, наматывается на бревно веревка, поднимается из колодца ведро. Женщина ухватывает ведро, вытягивает, ставит на траву. Зачерпывает из ведра воду, плещет в лицо.
Он смотрит, как она умывается, как пьет воду из горсти. Как выпрямляется и глядит на него спокойными глазами. Он помнит, что она везла его от станции, что живет в Серегине. Дом у пруда. Все, что было до белой вспышки, он помнит.
Солдат приближается к женщине.
— Доброе утро.
— И тебе.
— А лошадь? Где?
Женщина смотрит на него удивленно.
— Я не помню, что было, у меня бывает после контузии. Провалы. Молнию помню, а грома после нее нет, провал.
Она молчит, смотрит на него. Не удивленно, спокойно.
— Совсем не помнишь?
— Ничего. Как после наркоза.
Женщина медлит. Наконец говорит:
— Лошадь понесла, телега опрокинулась, ливень, мы увидели сарай в поле, молния поле осветила, мы увидели. Побежали к сараю. Нашли сухое местечко.
Она замолкает. Смотрит на его худое, щетинистое лицо. Он трогает свое лицо и спрашивает:
— Что?
— Ничего. Умываться будешь?
— Нет. Я пить хочу.
— Пей. Я к дороге пойду. Догонишь.
Он смотрит, как она уходит по траве. Зачерпывает в ведре воду, пьет.
Солдат догоняет женщину. Идет рядом. Что-то она не договаривает, он чувствует. И решается спросить:
— Что случилось?
— Туман, — говорит женщина. Так просто говорит, не ему, себе.
— Туман, — соглашается солдат.
Они идут в сырой траве.
— Ничего не помнишь?
— Ничего.
Она молчит. Ему не по себе.
— Что там было еще?
Она отвечает сердито:
— Что бывает между мужчиной и женщиной, то и было.
Он потрясен, ему не верится.
— Я не помню.
— Я поняла.
Он смотрит на ее маленькое округлое ухо, на влажный завиток волос. Она вдруг хмыкает.
— Замуж меня звал.
— Я?
— Вон уже дом мой. Какой туман над прудом.
Он идет за ней к дому. Лошадь стоит у крыльца, жует траву. Женщина гладит лошадь, обнимает, выпрягает из покалеченной подводы. Солдат смотрит. Она уводит лошадь. Возвращается. Поднимается на крыльцо, отворяет дверь и заходит в дом. Солдат стоит в тишине, в оцепенении, в белом поднимающемся от пруда тумане. В доме что-то звякает. Солдат поправляет вещмешок на плече и поднимается на крыльцо.
Он входит в дом. Женщина уже растопила печь. Уже ставит чайник. Солдат подходит к столу. Развязывает вещмешок, вынимает американскую колбасу в длинной жестяной банке. Банка выскальзывает, падает с грохотом, он наклоняется поднять. В жестяном боку отсвечивает пламя. Солдат поднимает банку и садится за стол. Он сидит за столом и наблюдает за женщиной. Как она достает из буфета чашки. Стопки. Круглую бутыль. То ли от грохота, то ли от вдруг просыпавшихся из приоткрытой дверцы печи искр, но память солдата пробуждается. Он вспоминает прошлую ночь. Как молния осветила поле и они увидели сарай. Как побежали к нему. Как он сбивал замок с двери. Как искали сухое место и нашли. Как легли рядом. Как он слушал дождь, и ему казалось, что он превратился в камень, так устал. Он не думал о женщине рядом, слушал дождь и засыпал. Ничего не было, она обманула его.
Женщина принесла несколько холодных отварных картошин в кожуре. Он достал нож и вскрыл банку.
— Мясом пахнет, — воскликнула она.
— Да, — согласился он.
После еды он сказал:
— В сон клонит.
— Ложись.
— А ты?
— И я. Только со стола уберу.
Она легла к нему под бок, едва уместилась на узкой койке. Легла поближе, обняла, прижалась.
Он никогда не признался, что вспомнил ту ночь.