Ты и есть смысл...
Дневник Елены Долгопят, 2021 г.
Ты и есть смысл...
Дневник Елены Долгопят, 2021 г.
Январь 2021
читать →
7 января 2021
Равновесие
Мама взяла белую нитку, вдела в иголку, встала у окна у тюлевой нашей занавески и принялась зашивать мелкие прорехи. Я так и вижу: сумрачное зимнее утро белая прозрачная занавеска - сама как зимний морозный узор на стекле, только что не тает (но рвется). И мама стоит у окна и аккуратно сосредоточенно стежок за стежком восстанавливает разорванные связи. И успокаивается. Находит равновесие. Его нарушил мой звонок: мама я сломала руку, еду в больницу.
Ничего, ничего, ничего.
У художника Краснопевцева есть картина «Равновесие». На пробитой вазе держится досочка; весы своего рода. На досочке справа - тонкошеий вытянутый сосуд, ветка с сухими листьями клонится влево, к ветке привязан свиток (в бумажном свитке есть некоторый вес? вес написанных на нем слов? или пустота, легкость?). Свиток, перо, ветка, сосуд, - всё это держится только чудом, только на картине, а в живой жизни один только последний выдох опадающего мертвого листа разобьет этот хрупкий мир.
Фоторепродукции Краснопевцева украшают стены в коридоре травматологии.
Разбитые покалеченные вазы сложены и держат равновесие. Разбитые и сломанные пациенты сложены и держат хрупкое равновесии. Здесь картины Краснопевцева не про метафизику мертвых тел, а про равновесие живых.
Где-то между Перловкой и Мытищами есть кладбище. Моя новая знакомая Валя (ее кровать слева, моя - вдоль окна, у Вали перелом плеча, упала, наряжая елку, не удержала равновесия). Валя рассказывает о смерти матери, о том как ходила с работы через кладбище и просиживала у могилы до полуночи. Я пытаюсь вообразить свежую эту могилу, в ней мертвого человека. Равновесие - это усилие, сопротивление силе тяжести, доступно только живым, мертвый не сопротивляется, он сам уже часть земли, сам тяжесть, притяжение. И живой человек не в силах отступить, сидит на лавке в темноте, плачет, говорит: мама, мама, мама. Половина собственной жизни утрачена, половина себя потеряна. Какое уж тут равновесие, нужна новая походка, до нее еще надо дотерпеть. Не знаю, курила ли Валя у могилы. (Валя заядлый курильщик, в больнице не задымишь, не забалуешь, она доставала сигарету. Вдыхала вожделенный запах.) Наверняка слышны были электрички. Наверняка.
Моя кровать вдоль окна. Ночь, не спится. Я сажусь и смотрю на волю. Зима. Неспящие окна в дальних домах. Фиолетовые новогодние огни. Пустая вертолетная площадка. Тихо. Храп в палате слышится как бесконечный вопрос: што? што? што? што? Флаг колеблется на ветру темной тенью, темной птицей. Третий высокий этаж. Слом привычного.
Што? што? што?
Утром маленькая машина будет расчищать вертолётную площадку от снега. Долго, тщательно.
В приемном покое покоя нет. Долгий коридор. Двери в смотровые, рентген и прочие кабинеты откатываются вдоль стен; двери пронумерованы громадными цифрами; похоже на корабль (воображаемый). Столпотворение. Покалеченных привозят на каталках, в креслах, привозят, приводят, усаживают. На своих двоих приходят сами. Ждите. Ждите. Ждите. Прибывают и прибывают, конца нет, кажется, что там за стенами война. Вызывают, выкрикивают фамилии.
Гипс.
Рентген.
Кардиограмма.
Кровь.
Сдавайте верхнюю одежду.
Дело делается, о тебе не забывают, суетиться не надо, надо ждать. Один из высоченных медбратьев:
В системе каждый должен знать своё место.
После операции прилетает ночная фея, делает наркотический укол. Глубокий спокойный сон.
Просыпаюсь рано. Встаю, выбираюсь из палаты, хожу по маленькому ночному коридору. Мимо картин Краснопевцева.
Держим равновесие. Держим.
Ничего, ничего, ничего.
У художника Краснопевцева есть картина «Равновесие». На пробитой вазе держится досочка; весы своего рода. На досочке справа - тонкошеий вытянутый сосуд, ветка с сухими листьями клонится влево, к ветке привязан свиток (в бумажном свитке есть некоторый вес? вес написанных на нем слов? или пустота, легкость?). Свиток, перо, ветка, сосуд, - всё это держится только чудом, только на картине, а в живой жизни один только последний выдох опадающего мертвого листа разобьет этот хрупкий мир.
Фоторепродукции Краснопевцева украшают стены в коридоре травматологии.
Разбитые покалеченные вазы сложены и держат равновесие. Разбитые и сломанные пациенты сложены и держат хрупкое равновесии. Здесь картины Краснопевцева не про метафизику мертвых тел, а про равновесие живых.
Где-то между Перловкой и Мытищами есть кладбище. Моя новая знакомая Валя (ее кровать слева, моя - вдоль окна, у Вали перелом плеча, упала, наряжая елку, не удержала равновесия). Валя рассказывает о смерти матери, о том как ходила с работы через кладбище и просиживала у могилы до полуночи. Я пытаюсь вообразить свежую эту могилу, в ней мертвого человека. Равновесие - это усилие, сопротивление силе тяжести, доступно только живым, мертвый не сопротивляется, он сам уже часть земли, сам тяжесть, притяжение. И живой человек не в силах отступить, сидит на лавке в темноте, плачет, говорит: мама, мама, мама. Половина собственной жизни утрачена, половина себя потеряна. Какое уж тут равновесие, нужна новая походка, до нее еще надо дотерпеть. Не знаю, курила ли Валя у могилы. (Валя заядлый курильщик, в больнице не задымишь, не забалуешь, она доставала сигарету. Вдыхала вожделенный запах.) Наверняка слышны были электрички. Наверняка.
Моя кровать вдоль окна. Ночь, не спится. Я сажусь и смотрю на волю. Зима. Неспящие окна в дальних домах. Фиолетовые новогодние огни. Пустая вертолетная площадка. Тихо. Храп в палате слышится как бесконечный вопрос: што? што? што? што? Флаг колеблется на ветру темной тенью, темной птицей. Третий высокий этаж. Слом привычного.
Што? што? што?
Утром маленькая машина будет расчищать вертолётную площадку от снега. Долго, тщательно.
В приемном покое покоя нет. Долгий коридор. Двери в смотровые, рентген и прочие кабинеты откатываются вдоль стен; двери пронумерованы громадными цифрами; похоже на корабль (воображаемый). Столпотворение. Покалеченных привозят на каталках, в креслах, привозят, приводят, усаживают. На своих двоих приходят сами. Ждите. Ждите. Ждите. Прибывают и прибывают, конца нет, кажется, что там за стенами война. Вызывают, выкрикивают фамилии.
Гипс.
Рентген.
Кардиограмма.
Кровь.
Сдавайте верхнюю одежду.
Дело делается, о тебе не забывают, суетиться не надо, надо ждать. Один из высоченных медбратьев:
В системе каждый должен знать своё место.
После операции прилетает ночная фея, делает наркотический укол. Глубокий спокойный сон.
Просыпаюсь рано. Встаю, выбираюсь из палаты, хожу по маленькому ночному коридору. Мимо картин Краснопевцева.
Держим равновесие. Держим.
14 января 2021
Лето было дождливым, влажным, холодным, я выбежала в сад и поразилась, разросшейся, выше меня поднявшейся траве. О лете говорили взрослые. Они сидели в доме за желтым светящимся окном, пили чай из круглых блюдец. Рассказывали о том, чего было, кто жив, кто умер. А Ленка-то, Ленка-то как выросла. Это обо мне. Я эти разговоры любила, любила наше летнее возвращение в старый город и в старый дом, в старые времена.
Добирались мы долго через большую страну, на скором поезде, мимо озера Байкал, по железным мостам через множество рек, с пересадкой в необъятной Москве. Из года в год мы так ездили к бабушке на лето. Буфет, зеркало, телевизор Рекорд, антенна на железной крыше. Тогдашняя жизнь никогда ведь не повторится (по крайней мере со мной). Но казалось, что она навсегда. Мне думается, даже взрослые были как дети и верили в постоянство, в незыблемость этого маленького мира: дороги от станции мимо заводских корпусов, огненного чая в круглых блюдцах, варенья из вишни.
Мамина детская фотография на буфете. Бабушка пудрила еще совсем не старое лицо. Я видела себя в зеркале, и собственные глаза мне казались темными и глубокими.
Мир был самый простой. Деревянные дома на четыре семьи. Яблони, вишня, смородина, клубника, картошка, морковь, золотые шары, флоксы, розовый куст, приблудная кошка; город, не деревня, заводская окраина. Клуб. Парк. Школа. Памятник летчику Гастелло.
В конце августа бабушки оставались одни в своем раю. Писали письма детям и внуками, вкладывали в конверты АВИА. Никакой авиа-почты в городе не было, письма везли в багажных вагонах медленных пассажирских поездов.
На улице Жданова, у парка 50-летия Октября, стоял на вечном приколе самый настоящий пассажирский самолет, для местной ребятни он был невидалью. Мы забирались в салон, смотрели в иллюминаторы, на привычные, близкие пятиэтажки, как будто из дальнего далека, как будто в подзорную трубу. Как будто мы были пришельцы. Из будущего, конечно.
Добирались мы долго через большую страну, на скором поезде, мимо озера Байкал, по железным мостам через множество рек, с пересадкой в необъятной Москве. Из года в год мы так ездили к бабушке на лето. Буфет, зеркало, телевизор Рекорд, антенна на железной крыше. Тогдашняя жизнь никогда ведь не повторится (по крайней мере со мной). Но казалось, что она навсегда. Мне думается, даже взрослые были как дети и верили в постоянство, в незыблемость этого маленького мира: дороги от станции мимо заводских корпусов, огненного чая в круглых блюдцах, варенья из вишни.
Мамина детская фотография на буфете. Бабушка пудрила еще совсем не старое лицо. Я видела себя в зеркале, и собственные глаза мне казались темными и глубокими.
Мир был самый простой. Деревянные дома на четыре семьи. Яблони, вишня, смородина, клубника, картошка, морковь, золотые шары, флоксы, розовый куст, приблудная кошка; город, не деревня, заводская окраина. Клуб. Парк. Школа. Памятник летчику Гастелло.
В конце августа бабушки оставались одни в своем раю. Писали письма детям и внуками, вкладывали в конверты АВИА. Никакой авиа-почты в городе не было, письма везли в багажных вагонах медленных пассажирских поездов.
На улице Жданова, у парка 50-летия Октября, стоял на вечном приколе самый настоящий пассажирский самолет, для местной ребятни он был невидалью. Мы забирались в салон, смотрели в иллюминаторы, на привычные, близкие пятиэтажки, как будто из дальнего далека, как будто в подзорную трубу. Как будто мы были пришельцы. Из будущего, конечно.
Февраль 2021
читать →
2 февраля 2021
Фонарь за окном. Зима. Ночь
17 февраля 2021
Британские ученые предупреждают разработчиков смартфонов по поводу дальнейшего улучшения камер. Его следует прекратить, - уверяет профессор Оксбриджского университета Берт Ланкастер. - Есть опасение, что качество съемки может достичь критической точки. Снимок окажется настолько полным, до такой степени достоверным, что объект или субъект съемки исчезнет, найдя, так сказать, иное, цифровое, воплощение. При повальном увлечении современных людей снимками всего на свете, не исключено исчезновение всего на свете.
Март, 2021
Март, 2021
Апрель 2021
читать →
27 апреля 2021
Папа родился в Бердичеве в тридцать пятом году. В сорок первом началась война, его отец (мой дедушка Моисей) ушел на фронт (пропал без вести под Харьковом), а семья поехала на восток, в эвакуацию. Мать и четверо детей, папа младший. Эшелон бомбили, но все уцелели, бог миловал. Старший, Яша, успел повоевать в конце войны.
Мой папа был человек тихий, не особо заметный, а дядя Яша общительный, яркий, предприимчивый. После войны он играл на трубе в оркестре, и в день рождения их мамы (моей бабушки Ривы) привел оркестр под мамино окно. Играли, наверное, что-то бодрое. Это уже было в Мукачево, семья перебралась в этот небольшой Закарпатский город вслед за старшей папиной сестрой Маней (ее муж, военный связист, служил в Мукачево). В Бердичеве не уцелело ни одного дома, всё разбомбили.
Папа учился в школе взрослых и работал на кондитерской фабрике. Отслужил в армии (в Карелии), поступил в Ленинградское училище военных сообщений. Отправили после училища далеко, на станцию Карымская Забайкальского военного округа. Он ходил в клуб на танцы, сидел в уголочке и смотрел, как танцует моя мама (я еще в будущем). Я видела фотографии их скромного свадебного пира. 1961 год. Хрущев, Кеннеди (мама плакала, когда его убили, села на пол, который только что вымыла и заплакала; это уже в Чите).
Папа возил маму в Мукачево. Мама запомнила запах кофе из кофеен, брусчатую мостовую. На каникулы мы ездили в Муром, к моей бабушке Клаве (бабушка Рива умерла рано, я ее не помню). Мы ходили купаться на Оку. Папа плавал как-то очень бесшумно, легко (а я только руками молотила – бах-бах-бах).
Всего не расскажешь. Даже той малости, что знаю, помню. Я словно боюсь потревожить его покой.
Папы не стало в этот день 27 апреля 2015.
Мой папа был человек тихий, не особо заметный, а дядя Яша общительный, яркий, предприимчивый. После войны он играл на трубе в оркестре, и в день рождения их мамы (моей бабушки Ривы) привел оркестр под мамино окно. Играли, наверное, что-то бодрое. Это уже было в Мукачево, семья перебралась в этот небольшой Закарпатский город вслед за старшей папиной сестрой Маней (ее муж, военный связист, служил в Мукачево). В Бердичеве не уцелело ни одного дома, всё разбомбили.
Папа учился в школе взрослых и работал на кондитерской фабрике. Отслужил в армии (в Карелии), поступил в Ленинградское училище военных сообщений. Отправили после училища далеко, на станцию Карымская Забайкальского военного округа. Он ходил в клуб на танцы, сидел в уголочке и смотрел, как танцует моя мама (я еще в будущем). Я видела фотографии их скромного свадебного пира. 1961 год. Хрущев, Кеннеди (мама плакала, когда его убили, села на пол, который только что вымыла и заплакала; это уже в Чите).
Папа возил маму в Мукачево. Мама запомнила запах кофе из кофеен, брусчатую мостовую. На каникулы мы ездили в Муром, к моей бабушке Клаве (бабушка Рива умерла рано, я ее не помню). Мы ходили купаться на Оку. Папа плавал как-то очень бесшумно, легко (а я только руками молотила – бах-бах-бах).
Всего не расскажешь. Даже той малости, что знаю, помню. Я словно боюсь потревожить его покой.
Папы не стало в этот день 27 апреля 2015.
28 апреля 2021
Видела синеокие лужи.
(Утро. Солнце. Холодный воздух.)
[Небо. 26.05.2021]
Июнь 2021
читать →
1 июня 2021
Евгений Базаров открыл «Евгения Онегина». Может быть, Анна сказала: прочти. Он был тогда здоров и не собирался тратить время на чепуху, но когда времени осталось в обрез, он подумал: потрачу на чепуху.
Он читал и думал:
Мы тезки. Мы не романтики. Мы романтические герои. Мы не похожи. Я влюбился не в ту сестру. Я стрелялся не с тем. Я никуда не уеду. Она выйдет замуж. Я брежу.
Он читал и думал:
Мы тезки. Мы не романтики. Мы романтические герои. Мы не похожи. Я влюбился не в ту сестру. Я стрелялся не с тем. Я никуда не уеду. Она выйдет замуж. Я брежу.
7 июня 2021
В самом начале восьмидесятых ходили по вагонам пассажирских поездов глухонемые люди и продавали черно-белые фотографические карточки с изображением Высоцкого, одного и с Мариной Влади, с гитарой и в роли капитана Жеглова. Многие покупали, я даже в руки на брала, притом, что Высоцкий был для меня тогдашней смыслом жизни, точнее его голос. Я слушала и слушала, с магнитофонных лент, с пластинок. Кони привередливые. Идет охота. Час зачатья. Я думала, что напишу о нем роман, поглощала статьи в читальном зале библиотеки имени Гоголя, ходила на спектакли, в которых он когда-то участвовал (Вишневый сад, Десять дней, Пугачев). Смотрела фильмы в Повторном. Я понимала, что Четвертый - муть, Опасные гастроли - чушь, Короткие встречи - чудо, Арап Петра - так себе (хотя и Высоцкий в нем хорош, и Петренко прекрасен). Но смотрела я до конца и даже пересматривала. Я заражала своей страстью подружек. В день его рождения, в мороз, мы тихо стояли в громадной очереди к Ваганьковскому. С красными гвоздиками в руках.
Порой я слышала его голос в каком-нибудь Подколокольном и оглядывалась на распахнутое окно. Он все еще оставался в нашем мире.
Постепенно. Или внезапно. Не знаю. Как-то вдруг оказалось, что я на другой планете. Дверь закрылась. Ключ потерян.
Порой я слышала его голос в каком-нибудь Подколокольном и оглядывалась на распахнутое окно. Он все еще оставался в нашем мире.
Постепенно. Или внезапно. Не знаю. Как-то вдруг оказалось, что я на другой планете. Дверь закрылась. Ключ потерян.
[Дождь. Свет. 27.05.2021]
15 июня 2021
Лето
22 июня 2021
Сказка сказок
Написан сценарий, созданы эскизы, но фильма еще нет. И неизвестно, будет ли, а если будет, как сложится его судьба. Фильма еще нет, но собрались люди: режиссеры, художники, редакторы. Собрались обсудить фильм, которого еще нет.
Они его представляют. Их воображение разбужено.
Представляют каждый по-своему. Ведь каждый прожил свою собственную жизнь. У каждого свое детство и своя Москва. И они говорят Норштейну: вот так надо, вот об этом. Они, как феи у колыбели, в которой пока нет новорожденного. Волчок еще не увидел своего отражения в круглом металлическом диске, еще не обжегся только что испеченной картошкой, еще не перебежал ночную трассу со странным свитком под мышкой (в нем заголосит вдруг младенец: я здесь, я живу!).
Удивительный получится фильм. Прошлое, настоящее, вечность. Все сплетено, не разделишь. Оглянешься из настоящего и увидишь старый дом, огонь в печи, уходящих солдат, столы во дворе.
Впрочем, о «Сказе сказок» столько написано, что я смущенно умолкаю.
(Моя публикация на странице Музея кино фрагмента протокола заседания Художественного совета киностудии «Союзмультфильм» от 12 января 1978 года. Вторым пунктом повестки дня – «Прием эскизов кукольного фильма "Сказка сказок". Режиссер. Ю. Норштейн, художник-постановщик Ф. Ярбусова».)
Они его представляют. Их воображение разбужено.
Представляют каждый по-своему. Ведь каждый прожил свою собственную жизнь. У каждого свое детство и своя Москва. И они говорят Норштейну: вот так надо, вот об этом. Они, как феи у колыбели, в которой пока нет новорожденного. Волчок еще не увидел своего отражения в круглом металлическом диске, еще не обжегся только что испеченной картошкой, еще не перебежал ночную трассу со странным свитком под мышкой (в нем заголосит вдруг младенец: я здесь, я живу!).
Удивительный получится фильм. Прошлое, настоящее, вечность. Все сплетено, не разделишь. Оглянешься из настоящего и увидишь старый дом, огонь в печи, уходящих солдат, столы во дворе.
Впрочем, о «Сказе сказок» столько написано, что я смущенно умолкаю.
(Моя публикация на странице Музея кино фрагмента протокола заседания Художественного совета киностудии «Союзмультфильм» от 12 января 1978 года. Вторым пунктом повестки дня – «Прием эскизов кукольного фильма "Сказка сказок". Режиссер. Ю. Норштейн, художник-постановщик Ф. Ярбусова».)
Прием эскизов "Сказки сказок"
Дата публикации: 22.06.2021
Протокол заседания Художественного совета киностудии «Союзмультфильм» от 12 января 1978 года. Вторым пунктом повестки дня – «Прием эскизов кукольного фильма "Сказка сказок". Режиссер. Ю. Норштейн, художник-постановщик Ф. Ярбусова».
Документ хранится в Музее кино (Ф. 187. Оп. 1. № 175).
Написан сценарий, созданы эскизы, но фильма еще нет. И неизвестно, будет ли, а если будет, как сложится его судьба. Фильма еще нет, но собрались люди: режиссеры, художники, редакторы. Собрались обсудить фильм, которого еще нет.
Они его представляют. Их воображение разбужено.
Представляют каждый по-своему. Ведь каждый прожил свою собственную жизнь. У каждого свое детство и своя Москва. И они говорят Норштейну: вот так надо, вот об этом. Они, как феи у колыбели, в которой пока нет новорожденного. Волчок еще не увидел своего отражения в круглом металлическом диске, еще не обжегся только что испеченной картошкой, еще не перебежал ночную трассу со странным свитком под мышкой (в нем заголосит вдруг младенец: я здесь, я живу!).
Удивительный получится фильм. Прошлое, настоящее, вечность. Все сплетено, не разделишь. Оглянешься из настоящего и увидишь старый дом, огонь в печи, уходящих солдат, столы во дворе.
Впрочем, о «Сказе сказок» столько написано, что я смущенно умолкаю.
В обсуждении принимали участие:
Федор Савельевич Хитрук (1917-2012) – сценарист, художник-мультипликатор, режиссер; в том числе, таких шедевров как «История одного преступления» (1962), «Каникулы Бонифация» (1965), «Человек в рамке» (1966), «Фильм, фильм, фильм» (1968), «Винни-Пух» (1969). Наталья Николаевна Абрамова (1937 г.р.) – сценарист, редактор; в том числе, и редактор на «Сказке сказок». Лев Исаакович Мильчин (1920-1987) – художник-постановщик, режиссер; во время войны был в ополчении. Вадим Владимирович Курчевский (1928-1997) – режиссер. Роман Абелевич Качанов (1921-1993) – режиссер; в том числе, знаменитых «Чебурашки» (1971) и «Крокодила Гены» (1969), а художником-постановщиком на них был Леонид Аронович Шварцман (1920 г.р.), тоже участник обсуждения. Идея Николаевна Гаранина (1937-2010) – режиссер.
Итак, прочтем обсуждение:
«Ю. НОРШТЕЙН: Это будет фильм о детстве, о старом доме, фильм о тех простых понятиях, без которых мы жить не можем. Фильм будет делиться на несколько планов: старый дом, двор, замкнутый мир. Старый дом будет показан в разных плоскостях. Старый двор, двор, из которого люди уезжают в новые районы, в новые дома, двор, из которого люди уходили на фронт. Дом детства 1945 года. Отправной точной были стихи Н. Хикмета «Сказка сказок» и стихи П. Неруды.
Волчок – символ детства, детской тайны.
Ф. ХИТРУК: Это будет фильм с выделенными героями?
Ю. НОРШТЕЙН: Нет, отдельных героев не будет. В каждом эпизоде будет выделяться свой герой.
Ф. ХИТРУК: Все, что будет происходить в фильме, это будет с точки зрения режиссера или героя?
Ю. НОРШТЕЙН: С точки зрения режиссера.
Н. АБРАМОВА: Эскизы поразительные по доброте. Полнота жизни складывается из простых вещей. В эскизах есть ощущение единства жизни. Угадывается образная система, но, думаю, ее трудно будет воплотить.
Л. МИЛЬЧИН: Сценарий и эскизы составляют одно целое. Это то, что я читал. Ясно, что режиссер и художник четко видят и знают, что хотят. Фильм уже есть. Эскизы меня обнадежили. Я только против петуха.
В. КУРЧЕВСКИЙ: Сценарий вызвал у всех личные ассоциации. Это было время, когда окна в трамваях, троллейбусах, автобусах были забиты фанерой, на кухнях на окнах стояли керогазы, мне не хватило конкретности. Нет Москвы 45-го. Этого мне не хватало. Это не Москва. Мне хотелось бы, чтобы все было строже. Задача эта чрезвычайно важная, сложная. Есть беспокойство по поводу изобразительного решения. В детстве 45-го много своих примет времени. Москва 45-го совсем не такая спокойная.
Петух тут не нужен. У нас нет таких петухов.
Л. ШВАРЦМАН: Я во многом согласен с Курчевским. Я не почувствовал времени. Мы с Норштейном люди разных поколений. Но мне эскизы ближе и понятнее, чем литературный сценарий. Ясно одно, это что-то очень щемящее и теплое. И не случайно вспоминается Шагал – очень теплый художник. В детстве каждого человека есть что-то общее с другими. Это фильм о детстве. Эскизы сами по себе очень хороши. Здесь главное – найдено теплое ощущение детства.
Петух же стилистически выпадает из данного изобразительного строя. Он колючий.
Р. КАЧАНОВ: Мне кажется, что Курчевский где-то прав. Нужно идти от солдат 45 года. Этот год не был таким уж спокойным, как кажется режиссеру. Это год страшной разрухи.
В эскизах много провинциального. Не стал бы фильм сугубо личным фильмом.
И потом не только серый волчок должен сквозной темой пройти через фильм.
И. ГАРАНИНА: Это скорее фильм о том, как человек стал художником. Эскизы вызывают огромное доверие.
Ф. ХИТРУК: Режиссер должен уметь защитить свою идею. Эскизы впечатляют. Здесь есть две вещи – мир фантазии и психологическая конкретность. Курчевский затронул вопрос чрезвычайно важный. Это не может быть только рассказ о детстве, если оно совпадает с 45 годом. Это слишком большое событие, чтобы его обойти. Должен быть лейтмотив воспоминания и сегодняшнее видение мира, сегодняшнее мышление. Надо определить для себя все это. Главное, по-моему, воспоминание детства. Должны звучать детали ого времени. Может быть, лейтмотивом будет колыбельная. Предстоит большая и серьезная работа. Все должно быть максимально достоверно.
РЕШЕНИЕ: Эскизы к кукольному фильму «СКАЗКА СКАЗОК» - одобрить.
Протокол вела редактор Е. Михайлова».
«Сказка сказок» снималась в «Творческом объединении кукольных фильмов» студии «Союзмультфильм» в Спасопесковском переулке на Арбате. Техника, в которой работал Норштейн, называется перекладкой.
«Сверхподробные, насыщенные фактурными деталями изображения у Норштейна оживают благодаря технике так называемых "бумажных марионеток". В отличие от рисованной анимации, техника перекладки бумажной марионетки дает возможность художникам-мультипликаторам не рисовать каждую фазу движения персонажа; для передачи движения они могут использовать тот же самый персонаж, много раз передвигая его» (Томоко Танака. Психологическое время в кинематографе Юрия Норштейна. - «Киноведческие записки», 2001, № 52).
Фрагменты режиссерского сценария «Сказки сказок» (1976 г.). Хранится в Музее кино. Ф. 47. Оп. 1. № 1.
1. О петухе (в фильме его нет):
«Некий робкий человек осторожно разворачивает смятый листок со стихами. Из листка вырывается петух. Кукарекает. Человек испуганно смял стихи, петух исчез».
2. О войне, о дворе, об «Утомленном солнце»:
«И еще видится некий двор, где горят вечерние окна, где плавающий голосок патефона поет с подоконника, а на скамейке сидит сапожник, работает при свече. Рядом с ним ряды обуви разнопарой.
И сидит одинокий солдат.
И танцуют две взрослые женщины в перманенте, и парикмахер стоит в дверях своего закутка.
Там, в этом дворе, все не кончается послевоенное лето, и пластинка «Утомленное солнце», честно проработавшая всю войну, опять напоминает, напоминает.
Там, в этом дворе, висит белье. Босой человек в галифе, в синей майке с зажимами на шее <прищепки, нанизанные на веревку, очевидно – Е.Д.> покорно носит за своей женой таз белья. Там, в этих домах, длинные коридоры, где тускло горят керосинки».
Источник - Фейсбук Музея кино*
*запрещен на территории РФ с марта 2022 г.
Документ хранится в Музее кино (Ф. 187. Оп. 1. № 175).
Написан сценарий, созданы эскизы, но фильма еще нет. И неизвестно, будет ли, а если будет, как сложится его судьба. Фильма еще нет, но собрались люди: режиссеры, художники, редакторы. Собрались обсудить фильм, которого еще нет.
Они его представляют. Их воображение разбужено.
Представляют каждый по-своему. Ведь каждый прожил свою собственную жизнь. У каждого свое детство и своя Москва. И они говорят Норштейну: вот так надо, вот об этом. Они, как феи у колыбели, в которой пока нет новорожденного. Волчок еще не увидел своего отражения в круглом металлическом диске, еще не обжегся только что испеченной картошкой, еще не перебежал ночную трассу со странным свитком под мышкой (в нем заголосит вдруг младенец: я здесь, я живу!).
Удивительный получится фильм. Прошлое, настоящее, вечность. Все сплетено, не разделишь. Оглянешься из настоящего и увидишь старый дом, огонь в печи, уходящих солдат, столы во дворе.
Впрочем, о «Сказе сказок» столько написано, что я смущенно умолкаю.
В обсуждении принимали участие:
Федор Савельевич Хитрук (1917-2012) – сценарист, художник-мультипликатор, режиссер; в том числе, таких шедевров как «История одного преступления» (1962), «Каникулы Бонифация» (1965), «Человек в рамке» (1966), «Фильм, фильм, фильм» (1968), «Винни-Пух» (1969). Наталья Николаевна Абрамова (1937 г.р.) – сценарист, редактор; в том числе, и редактор на «Сказке сказок». Лев Исаакович Мильчин (1920-1987) – художник-постановщик, режиссер; во время войны был в ополчении. Вадим Владимирович Курчевский (1928-1997) – режиссер. Роман Абелевич Качанов (1921-1993) – режиссер; в том числе, знаменитых «Чебурашки» (1971) и «Крокодила Гены» (1969), а художником-постановщиком на них был Леонид Аронович Шварцман (1920 г.р.), тоже участник обсуждения. Идея Николаевна Гаранина (1937-2010) – режиссер.
Итак, прочтем обсуждение:
«Ю. НОРШТЕЙН: Это будет фильм о детстве, о старом доме, фильм о тех простых понятиях, без которых мы жить не можем. Фильм будет делиться на несколько планов: старый дом, двор, замкнутый мир. Старый дом будет показан в разных плоскостях. Старый двор, двор, из которого люди уезжают в новые районы, в новые дома, двор, из которого люди уходили на фронт. Дом детства 1945 года. Отправной точной были стихи Н. Хикмета «Сказка сказок» и стихи П. Неруды.
Волчок – символ детства, детской тайны.
Ф. ХИТРУК: Это будет фильм с выделенными героями?
Ю. НОРШТЕЙН: Нет, отдельных героев не будет. В каждом эпизоде будет выделяться свой герой.
Ф. ХИТРУК: Все, что будет происходить в фильме, это будет с точки зрения режиссера или героя?
Ю. НОРШТЕЙН: С точки зрения режиссера.
Н. АБРАМОВА: Эскизы поразительные по доброте. Полнота жизни складывается из простых вещей. В эскизах есть ощущение единства жизни. Угадывается образная система, но, думаю, ее трудно будет воплотить.
Л. МИЛЬЧИН: Сценарий и эскизы составляют одно целое. Это то, что я читал. Ясно, что режиссер и художник четко видят и знают, что хотят. Фильм уже есть. Эскизы меня обнадежили. Я только против петуха.
В. КУРЧЕВСКИЙ: Сценарий вызвал у всех личные ассоциации. Это было время, когда окна в трамваях, троллейбусах, автобусах были забиты фанерой, на кухнях на окнах стояли керогазы, мне не хватило конкретности. Нет Москвы 45-го. Этого мне не хватало. Это не Москва. Мне хотелось бы, чтобы все было строже. Задача эта чрезвычайно важная, сложная. Есть беспокойство по поводу изобразительного решения. В детстве 45-го много своих примет времени. Москва 45-го совсем не такая спокойная.
Петух тут не нужен. У нас нет таких петухов.
Л. ШВАРЦМАН: Я во многом согласен с Курчевским. Я не почувствовал времени. Мы с Норштейном люди разных поколений. Но мне эскизы ближе и понятнее, чем литературный сценарий. Ясно одно, это что-то очень щемящее и теплое. И не случайно вспоминается Шагал – очень теплый художник. В детстве каждого человека есть что-то общее с другими. Это фильм о детстве. Эскизы сами по себе очень хороши. Здесь главное – найдено теплое ощущение детства.
Петух же стилистически выпадает из данного изобразительного строя. Он колючий.
Р. КАЧАНОВ: Мне кажется, что Курчевский где-то прав. Нужно идти от солдат 45 года. Этот год не был таким уж спокойным, как кажется режиссеру. Это год страшной разрухи.
В эскизах много провинциального. Не стал бы фильм сугубо личным фильмом.
И потом не только серый волчок должен сквозной темой пройти через фильм.
И. ГАРАНИНА: Это скорее фильм о том, как человек стал художником. Эскизы вызывают огромное доверие.
Ф. ХИТРУК: Режиссер должен уметь защитить свою идею. Эскизы впечатляют. Здесь есть две вещи – мир фантазии и психологическая конкретность. Курчевский затронул вопрос чрезвычайно важный. Это не может быть только рассказ о детстве, если оно совпадает с 45 годом. Это слишком большое событие, чтобы его обойти. Должен быть лейтмотив воспоминания и сегодняшнее видение мира, сегодняшнее мышление. Надо определить для себя все это. Главное, по-моему, воспоминание детства. Должны звучать детали ого времени. Может быть, лейтмотивом будет колыбельная. Предстоит большая и серьезная работа. Все должно быть максимально достоверно.
РЕШЕНИЕ: Эскизы к кукольному фильму «СКАЗКА СКАЗОК» - одобрить.
Протокол вела редактор Е. Михайлова».
«Сказка сказок» снималась в «Творческом объединении кукольных фильмов» студии «Союзмультфильм» в Спасопесковском переулке на Арбате. Техника, в которой работал Норштейн, называется перекладкой.
«Сверхподробные, насыщенные фактурными деталями изображения у Норштейна оживают благодаря технике так называемых "бумажных марионеток". В отличие от рисованной анимации, техника перекладки бумажной марионетки дает возможность художникам-мультипликаторам не рисовать каждую фазу движения персонажа; для передачи движения они могут использовать тот же самый персонаж, много раз передвигая его» (Томоко Танака. Психологическое время в кинематографе Юрия Норштейна. - «Киноведческие записки», 2001, № 52).
Фрагменты режиссерского сценария «Сказки сказок» (1976 г.). Хранится в Музее кино. Ф. 47. Оп. 1. № 1.
1. О петухе (в фильме его нет):
«Некий робкий человек осторожно разворачивает смятый листок со стихами. Из листка вырывается петух. Кукарекает. Человек испуганно смял стихи, петух исчез».
2. О войне, о дворе, об «Утомленном солнце»:
«И еще видится некий двор, где горят вечерние окна, где плавающий голосок патефона поет с подоконника, а на скамейке сидит сапожник, работает при свече. Рядом с ним ряды обуви разнопарой.
И сидит одинокий солдат.
И танцуют две взрослые женщины в перманенте, и парикмахер стоит в дверях своего закутка.
Там, в этом дворе, все не кончается послевоенное лето, и пластинка «Утомленное солнце», честно проработавшая всю войну, опять напоминает, напоминает.
Там, в этом дворе, висит белье. Босой человек в галифе, в синей майке с зажимами на шее <прищепки, нанизанные на веревку, очевидно – Е.Д.> покорно носит за своей женой таз белья. Там, в этих домах, длинные коридоры, где тускло горят керосинки».
Источник - Фейсбук Музея кино*
*запрещен на территории РФ с марта 2022 г.
Вернуться
26 июня 2021
Дерево
Июль 2021
читать →
15 июля 2021
Мылись раз в неделю по субботам, в поселковой бане, занимали очередь и ждали. Долго. Час. Или больше. Народу много в поселке, немаленький, станция на советско-китайской границе, ходит скорый поезд из Москвы в Пекин и обратно. Позже, из Читы, мы ездили на нем до Москвы.
Запомнился странный случай в коридоре вагона. Я торчала у окна, держалась за поручень. Мимо проходили китайцы (вероятно, в ресторан или обратно), один из них коснулся зажженной сигаретой моей руки. Я помню его глаза, или я их себе придумала. Я была уверена, что он обжег меня нарочно. А может быть, вагон качнуло. Я не вскрикнула, не отдернула руку. Он смотрел мне в глаза, крохотную долю секунды.
Зимой (до или после ожога?) нас, школьников младших классов, возили на экскурсию в воинскую часть, наверное, показывали, как живут солдаты, чем заняты. Мне запомнился наш обед в солдатской столовой: картошка, мясо, квашеная капуста. И запомнился щит, посвященный событиям на острове Даманском, фотографии и пояснительные тексты. Убитые китайцами наши пограничники, выколотые глаза.
Моя читинская школа была центровой, лучшей, нас учили китайскому со второго класса. Помню, как я поразилась, поняв вдруг китайца в каком-то черно-белом фильме. Он здоровался с нашим разведчиком (или разведчик здоровался с ним).
Помню узнавание, помню мизансцену (у огня), а слова забыла. Не память, куча обломков, жизнь из них не сложишь.
(Про баню будет продолжение; возможно.)
Запомнился странный случай в коридоре вагона. Я торчала у окна, держалась за поручень. Мимо проходили китайцы (вероятно, в ресторан или обратно), один из них коснулся зажженной сигаретой моей руки. Я помню его глаза, или я их себе придумала. Я была уверена, что он обжег меня нарочно. А может быть, вагон качнуло. Я не вскрикнула, не отдернула руку. Он смотрел мне в глаза, крохотную долю секунды.
Зимой (до или после ожога?) нас, школьников младших классов, возили на экскурсию в воинскую часть, наверное, показывали, как живут солдаты, чем заняты. Мне запомнился наш обед в солдатской столовой: картошка, мясо, квашеная капуста. И запомнился щит, посвященный событиям на острове Даманском, фотографии и пояснительные тексты. Убитые китайцами наши пограничники, выколотые глаза.
Моя читинская школа была центровой, лучшей, нас учили китайскому со второго класса. Помню, как я поразилась, поняв вдруг китайца в каком-то черно-белом фильме. Он здоровался с нашим разведчиком (или разведчик здоровался с ним).
Помню узнавание, помню мизансцену (у огня), а слова забыла. Не память, куча обломков, жизнь из них не сложишь.
(Про баню будет продолжение; возможно.)
21 июля 2021
В Чите мы жили в отдельной квартире на третьем этаже пятиэтажного дома. Две смежные комнаты, балкон, санузел совмещен. Кладовка. Окна смотрели на медицинский институт. Дорога, сквер (танк на постаменте). Зимой в мороз помутившийся воздух поглощал институт. Он становился невидимкой для наблюдателя из наших окон. На балконе стояла картонная коробка с мороженым. Вечерами мы собирались перед телевизором: черно-белый «Огонек» на тонких ножках. У огонька собирались, возле очага, смотрели в экран и ели мороженое. «Помедленней. Никто за тобой не гонится». Мылись, как и прежде, раз в неделю. Ни горячей воды, ни газа в доме не было. Готовила мама на маленькой электрической плитке, а титан с водой папа топил дровами, они хранились в подвале, на каждую квартиру полагался отсек. Отсек запирался. Газ был только на первом этаже, выше тянуть трубы опасались. Не раз я наблюдала, как дрожат в серванте рюмки, позвякивают друг о друга (ну, будем), а люстра покачивается под потолком. Как будто ты на корабле, в каюте, над Марианской впадиной (только что прочитана книга о глубоководных рыбах). Крохотное землетрясение, земледрожание. Сейсмическая неустойчивость.
После субботнего купания, долгого, тщательного, основательного, садились за стол, пили чай с вареньем. Свежезаваренный, янтарный. Одну чашку и другую. И третью. «Сахару не клади так много».
Нашему дому морозы были не страшны. Мы соседствовали (через забор) с военным госпиталем, грелись от одной котельной, для госпиталя угля не жалели.
Два пятиэтажных дома и госпитальный забор образовывали наш двор. Гаражи, тополя, скамейки у подъездов, беседка, горка, ее заливали зимой; в любой мороз мы каталась, неистово, кто на картонке, кто так, кто на ящике из металлических прутьев, ящики таскали от молочного магазина; в них перевозили молоко, кефир, сливки в стеклянных бутылках с разноцветными крышечками из плотной фольги. Белая - молоко, золотая - сливки, зеленая - кефир, в полоску - хм, не помню. Простокваша? Ряженка? Хороший был магазин, небольшой, чистый. И фикус стоял в углу. Представляете, на улице мороз за сорок, а здесь тропическая темная зелень. Стоишь в очереди, отогреваешься.
Жила я самостоятельной жизнью. На шее тесемка, на тесемке ключ. Свет настольной лампы, шелест книжной страницы, горько-сладкое, нет, сладко-горькое, брусничное варенье. Дом. Я уставала быть в книжном мире, и бежала во двор. Играли в прятки, в казаки-разбойники, играли в «Вия» (поднимите мне веки), в олимпийские игры, в города, в море волнуется раз. У меня до сих пор хранится темно-красная, крупная, граненая бусина, подарок дворовой подружки перед моим отъездом навсегда. Папу переводили в Киргизию. Звали подружку Олей. Мы не переписывались.
С нами не то чтобы играла, но проводила время девочка постарше, в инвалидном кресле. Ее звали Галя. Как-то раз я обозвала ее дурой. Не помню причины. Галя обиделась, пожаловалась родителям (я их не помню; может быть не родителям, а, к примеру, бабушке). Они поговорили с моей мамой, она рассердилась на меня, а я сказала, что ничего такого не говорила, что Гале послышалось.
Я держалась твердо. В конце концов Галя согласилась: послышалось. Мы, по-прежнему, проводили вместе время. И никакой тени между нами я не чувствовала.
После субботнего купания, долгого, тщательного, основательного, садились за стол, пили чай с вареньем. Свежезаваренный, янтарный. Одну чашку и другую. И третью. «Сахару не клади так много».
Нашему дому морозы были не страшны. Мы соседствовали (через забор) с военным госпиталем, грелись от одной котельной, для госпиталя угля не жалели.
Два пятиэтажных дома и госпитальный забор образовывали наш двор. Гаражи, тополя, скамейки у подъездов, беседка, горка, ее заливали зимой; в любой мороз мы каталась, неистово, кто на картонке, кто так, кто на ящике из металлических прутьев, ящики таскали от молочного магазина; в них перевозили молоко, кефир, сливки в стеклянных бутылках с разноцветными крышечками из плотной фольги. Белая - молоко, золотая - сливки, зеленая - кефир, в полоску - хм, не помню. Простокваша? Ряженка? Хороший был магазин, небольшой, чистый. И фикус стоял в углу. Представляете, на улице мороз за сорок, а здесь тропическая темная зелень. Стоишь в очереди, отогреваешься.
Жила я самостоятельной жизнью. На шее тесемка, на тесемке ключ. Свет настольной лампы, шелест книжной страницы, горько-сладкое, нет, сладко-горькое, брусничное варенье. Дом. Я уставала быть в книжном мире, и бежала во двор. Играли в прятки, в казаки-разбойники, играли в «Вия» (поднимите мне веки), в олимпийские игры, в города, в море волнуется раз. У меня до сих пор хранится темно-красная, крупная, граненая бусина, подарок дворовой подружки перед моим отъездом навсегда. Папу переводили в Киргизию. Звали подружку Олей. Мы не переписывались.
С нами не то чтобы играла, но проводила время девочка постарше, в инвалидном кресле. Ее звали Галя. Как-то раз я обозвала ее дурой. Не помню причины. Галя обиделась, пожаловалась родителям (я их не помню; может быть не родителям, а, к примеру, бабушке). Они поговорили с моей мамой, она рассердилась на меня, а я сказала, что ничего такого не говорила, что Гале послышалось.
Я держалась твердо. В конце концов Галя согласилась: послышалось. Мы, по-прежнему, проводили вместе время. И никакой тени между нами я не чувствовала.
28 июля 2021
Ты и есть смысл. Ты его генерируешь, производишь. Даже если никто не закладывал в эти пятна и тени, в эти разводы и линии, в эти события, встречи, дороги хоть какой-либо смысл. Ты его придумаешь. Ты без него не можешь.
[Ранние тени, 19.05.2021]
[Омут, 13.06.2021]
Август 2021
читать →
9 августа 2021
Однажды я ушла из дома. За компанию позвала с собой девочку из нашего подъезда. Я была классе в третьем, она во втором. Не знаю, почему уходила она, а почему я, не скажу. Город был Чита. Сопки вокруг. Туда мы и решили направиться. Вечером, после школы. Я пишу «мы», но решала всё я.
Собрались. Я положила в карман короткого пальтеца спички. Взяла молоко. Треугольный пакет, пирамидка. Взяла с собой ножницы. А нож? Не помню. Хлеб? Вероятно. И в чем мы несли молоко, вероятный хлеб? В авоське, скорее всего. Только в нашем словаре не было такого слова, «авоська». Мы говорили «сетка».
Мы поели (подкрепились) после школы, переоделись, собрались и двинулись в путь.
По воскресеньям я ходила с родителями в сопки гулять, и летом, и зимой (на санках, я с папой, летим прямо на сосну, ааааа!). Добирались до Орбиты, здоровенной тарелки-антенны, папа говорил, что она передает телесигнал. Я знала, что без такой антенны, телевизор мертв, так было в Забайкальске, бессмысленная штука в углу.
Мы с подельницей (не помню ее имени) решили идти за Орбиту, подальше ото всех, чтобы не нашли. Хотели затеряться в тайге. Я на ходу придумала, что натерла подошвы особым составом, он отбивает у собак-ищеек нюх. Мы приставили ее подошвы к моим, передали волшебные свойства.
Поднялись в сопки, собрали сухие ветки, зажгли костерок. Выпили молоко (я обрезала верхушку пирамидки ножницами, вот для чего я их захватила). Постояли, погрелись у огня. В сумерках мы его затоптали, потушили. И направились назад, в город.
Улица шла от сопок сверху вниз. Мы издали увидели наших родителей и заревели в голос.
Собрались. Я положила в карман короткого пальтеца спички. Взяла молоко. Треугольный пакет, пирамидка. Взяла с собой ножницы. А нож? Не помню. Хлеб? Вероятно. И в чем мы несли молоко, вероятный хлеб? В авоське, скорее всего. Только в нашем словаре не было такого слова, «авоська». Мы говорили «сетка».
Мы поели (подкрепились) после школы, переоделись, собрались и двинулись в путь.
По воскресеньям я ходила с родителями в сопки гулять, и летом, и зимой (на санках, я с папой, летим прямо на сосну, ааааа!). Добирались до Орбиты, здоровенной тарелки-антенны, папа говорил, что она передает телесигнал. Я знала, что без такой антенны, телевизор мертв, так было в Забайкальске, бессмысленная штука в углу.
Мы с подельницей (не помню ее имени) решили идти за Орбиту, подальше ото всех, чтобы не нашли. Хотели затеряться в тайге. Я на ходу придумала, что натерла подошвы особым составом, он отбивает у собак-ищеек нюх. Мы приставили ее подошвы к моим, передали волшебные свойства.
Поднялись в сопки, собрали сухие ветки, зажгли костерок. Выпили молоко (я обрезала верхушку пирамидки ножницами, вот для чего я их захватила). Постояли, погрелись у огня. В сумерках мы его затоптали, потушили. И направились назад, в город.
Улица шла от сопок сверху вниз. Мы издали увидели наших родителей и заревели в голос.
10 августа 2021
Родители собирались гулять и вдруг поссорились. Осень или весна. Год, наверное, шестьдесят девятый. Чита до Забайкальска (из него мы вновь вернулись в Читу, в другой район).
Собирались на прогулку в глубоком молчании. Мне запомнилась розовая пыльца маминой пудры на темной полировке стола. Запомнилась как символ их ссоры.
День был пасмурный, серый, ветреный. Шли и молчали. Вдруг низко пролетел голубь и едва не задел мамину шляпку. Может быть, и задел. Мама ахнула. Папа что-то ей сказал, она ответила.
*
Иногда они брали меня с собой в кино. Кинотеатр Родина с белыми классическими колоннами. Темный полумрак зала. Черно-белые громадные тени на большом экране вдали, иногда говорящие, иногда немые (точно помню бродяжку Чаплина). Я выбиралась в коридор. Ходила. Глазела в окно.
*
В школе умерла одна девочка, не из нашего класса, незнакомая. Я понимала, что смерть, это когда тебя нет нигде. Примеривала на себя. Невозможная вещь. Я загадала (попросила кого-то): пусть я не умру, хотя бы до восьмого класса. Меня от него отделяли пять лет. Вечность.
Собирались на прогулку в глубоком молчании. Мне запомнилась розовая пыльца маминой пудры на темной полировке стола. Запомнилась как символ их ссоры.
День был пасмурный, серый, ветреный. Шли и молчали. Вдруг низко пролетел голубь и едва не задел мамину шляпку. Может быть, и задел. Мама ахнула. Папа что-то ей сказал, она ответила.
*
Иногда они брали меня с собой в кино. Кинотеатр Родина с белыми классическими колоннами. Темный полумрак зала. Черно-белые громадные тени на большом экране вдали, иногда говорящие, иногда немые (точно помню бродяжку Чаплина). Я выбиралась в коридор. Ходила. Глазела в окно.
*
В школе умерла одна девочка, не из нашего класса, незнакомая. Я понимала, что смерть, это когда тебя нет нигде. Примеривала на себя. Невозможная вещь. Я загадала (попросила кого-то): пусть я не умру, хотя бы до восьмого класса. Меня от него отделяли пять лет. Вечность.
Август, 22.08.2021
Август, 23.08.2021
11 августа 2021
Медленно читаю «Сумму технологии» Станислава Лема. Написана в год моего рождения, в 1963. Написана о предстоящем.
Лем для меня человек-гора, я взбираюсь по ней и что-то мне открывается. Жаль, что ума и знаний не достает для осмысления.
Гора высокая (книга толстенная), я примерно на пол пути, в самом интересном (для меня) месте, называется место Фантомология. Лем рассуждает о возможностях фантомных миров.
Предположим, человек расположился в покойном кресле, к нему подключены электроды, и бог (Лем) знает, что еще, они воздействуют на его сознание, на органы чувств, и человеку кажется в своем кресле, что он шагает по улице, летит в небе, вонзает меч в сердце дракона, занимается любовью с начальницей.
Вопрос вот в чем: как не сойти с ума и отличить фантом от реальности?
Лем полагает, что машина-имитатор знает общее, но не знает личного, сокровенного, пусть даже пустякового. Человек помнит, что ящик в его письменном столе застревает, машина не умеет такого предположить. Человек идет в свой дом, выдвигает ящик. Не застревает. Ага, понимает человек, это фантом, обман, иллюзия, я не здесь, здесь не существует.
Нет! - вступает в разговор с Лемом редактор.
(Книга снабжена превосходными редакторскими комментариями; книга - диалог современного редактора с давним текстом.)
И вот редактор восклицает:
Нет! Подобную ошибку Лем допустил в «Солярисе» (разумный Океан Солярис не знал о застежке на платье Хари, а Крис помнил; впрочем, книгу я не читала, видела фильм Тарковского; Лем эту экранизацию не одобрял).
Нет! - говорит редактор. - Подключенная к нам машина, знает (знает = помнит) всё, что знаем (помним) и мы.
Примерно так говорит редактор.
Имитатор создаст нам нашу реальность и ничью другую. Он следует нашим желаниям, нашим представлениям о действительности (Земля плоская, к примеру), нашим домыслам о себе, о собственном прошлом.
Память нередко подводит, подсовывает ложное прошлое. И вряд ли (как мне кажется) машина распознает эту ложь. Она следует за нами, она «верит» нам.
Наша реальность и есть фантом.
Мы перечитываем старые письма, перелистываем дневники, пытаемся уточнить прошлое. Ужас в том, что порой мы не в состоянии вспомнить описанных (зафиксированных) когда-то событий.
Жизнь есть сон.
Лем для меня человек-гора, я взбираюсь по ней и что-то мне открывается. Жаль, что ума и знаний не достает для осмысления.
Гора высокая (книга толстенная), я примерно на пол пути, в самом интересном (для меня) месте, называется место Фантомология. Лем рассуждает о возможностях фантомных миров.
Предположим, человек расположился в покойном кресле, к нему подключены электроды, и бог (Лем) знает, что еще, они воздействуют на его сознание, на органы чувств, и человеку кажется в своем кресле, что он шагает по улице, летит в небе, вонзает меч в сердце дракона, занимается любовью с начальницей.
Вопрос вот в чем: как не сойти с ума и отличить фантом от реальности?
Лем полагает, что машина-имитатор знает общее, но не знает личного, сокровенного, пусть даже пустякового. Человек помнит, что ящик в его письменном столе застревает, машина не умеет такого предположить. Человек идет в свой дом, выдвигает ящик. Не застревает. Ага, понимает человек, это фантом, обман, иллюзия, я не здесь, здесь не существует.
Нет! - вступает в разговор с Лемом редактор.
(Книга снабжена превосходными редакторскими комментариями; книга - диалог современного редактора с давним текстом.)
И вот редактор восклицает:
Нет! Подобную ошибку Лем допустил в «Солярисе» (разумный Океан Солярис не знал о застежке на платье Хари, а Крис помнил; впрочем, книгу я не читала, видела фильм Тарковского; Лем эту экранизацию не одобрял).
Нет! - говорит редактор. - Подключенная к нам машина, знает (знает = помнит) всё, что знаем (помним) и мы.
Примерно так говорит редактор.
Имитатор создаст нам нашу реальность и ничью другую. Он следует нашим желаниям, нашим представлениям о действительности (Земля плоская, к примеру), нашим домыслам о себе, о собственном прошлом.
Память нередко подводит, подсовывает ложное прошлое. И вряд ли (как мне кажется) машина распознает эту ложь. Она следует за нами, она «верит» нам.
Наша реальность и есть фантом.
Мы перечитываем старые письма, перелистываем дневники, пытаемся уточнить прошлое. Ужас в том, что порой мы не в состоянии вспомнить описанных (зафиксированных) когда-то событий.
Жизнь есть сон.
17 августа 2021
Лем. «Сумма технологии».
О копии. О ее полном соответствии оригиналу. Как такое возможно? Что-то вроде поатомного описания. Некий мистер Смит подвергается некоему облучению, устанавливается состав и положение всех атомов мистера Смита в некий момент. Более подробной описи составить невозможно, по ней восстанавливают мистера Смита.
Очевидно, что копия (мистер Смит2) не мистер Смит. Лем приводит в пример близнецов, один из них не есть другой. Это мне понятно. Наверняка близнецы никогда не совпадали поатомно. У них разные траектории движения, опыт, воспоминания, сны (наверное). Они близки, но не тождественны. Это мне понятно. Но мистер Смит2 и мистер Смит были идентичны друг другу, по крайней мере однажды. Мистер Смит2 в момент его создания равен изначальному мистеру Смиту в момент его описания. Я понимаю, что эти два момента разнятся во времени. Возможно, значительно. Отстоят друг от друга. Мистер Смит2 может появиться на свет после смерти мистера Смита. И я бы считала второго равным первому-в-определенный-момент-его-жизни.
Очевидно (?), столь точная копия обладает всеми свойствами оригинала. Его памятью. Его болячками. Страхами. Его всем. Это не близнец. Это он. Двойник из старинного романа.
Другое дело, что уже в следующую секунду своего бытия мистер Смит2 становится кем-то другим. Кем-то новым. Несомненно.
Забавно, что описание (не поатомное) входит в круг моих обязанностей. Двойника по нему не создашь. При всем желании описать предмет (или живое существо) во всех подробностях невозможно. Помните, в «Дубровском»: рост средний, глаза карие; а он сидит безмятежно за столом, никем не узнанный.
Я указываю сгибы, разрывы, пятна, цвет шариковой ручки или чернил, совершенства мне не достичь. Я буду писать сто лет и все-таки не преуспею. К тому же, письмо (мой бумажный мистер Смит) неизбежно меняется со временем: чернила угасают, смысл написанного всё темнее и темнее.
Успешный процесс описания должен быть мгновенным. Слепок мгновения (остановись!). Замороженный во времени листок (мистер Смит).
О копии. О ее полном соответствии оригиналу. Как такое возможно? Что-то вроде поатомного описания. Некий мистер Смит подвергается некоему облучению, устанавливается состав и положение всех атомов мистера Смита в некий момент. Более подробной описи составить невозможно, по ней восстанавливают мистера Смита.
Очевидно, что копия (мистер Смит2) не мистер Смит. Лем приводит в пример близнецов, один из них не есть другой. Это мне понятно. Наверняка близнецы никогда не совпадали поатомно. У них разные траектории движения, опыт, воспоминания, сны (наверное). Они близки, но не тождественны. Это мне понятно. Но мистер Смит2 и мистер Смит были идентичны друг другу, по крайней мере однажды. Мистер Смит2 в момент его создания равен изначальному мистеру Смиту в момент его описания. Я понимаю, что эти два момента разнятся во времени. Возможно, значительно. Отстоят друг от друга. Мистер Смит2 может появиться на свет после смерти мистера Смита. И я бы считала второго равным первому-в-определенный-момент-его-жизни.
Очевидно (?), столь точная копия обладает всеми свойствами оригинала. Его памятью. Его болячками. Страхами. Его всем. Это не близнец. Это он. Двойник из старинного романа.
Другое дело, что уже в следующую секунду своего бытия мистер Смит2 становится кем-то другим. Кем-то новым. Несомненно.
Забавно, что описание (не поатомное) входит в круг моих обязанностей. Двойника по нему не создашь. При всем желании описать предмет (или живое существо) во всех подробностях невозможно. Помните, в «Дубровском»: рост средний, глаза карие; а он сидит безмятежно за столом, никем не узнанный.
Я указываю сгибы, разрывы, пятна, цвет шариковой ручки или чернил, совершенства мне не достичь. Я буду писать сто лет и все-таки не преуспею. К тому же, письмо (мой бумажный мистер Смит) неизбежно меняется со временем: чернила угасают, смысл написанного всё темнее и темнее.
Успешный процесс описания должен быть мгновенным. Слепок мгновения (остановись!). Замороженный во времени листок (мистер Смит).
18 августа 2021
Зиму я не видела.
Ни зимы, ни весны, ни осени, только лето. Иногда холодное, дождливое (бегала в пальто, лепила человечков из глины возле колонки, сушила их на краешке плиты, человечки трескались от жара; печку топили, окна плакали). Река от нас была далеко. Дождаться автобус, втиснуться, доехать до рынка, спуститься к понтонному мосту, шагать на другую сторону, к золотому песку. Мама говорила, что когда-то, до моего рождения, у нас на Казанке слышались пароходные гудки. Долгие, протяжные. При мне свистели тепловозы. Я слушала их голоса.
Этот город был самым важным местом моей крохотной жизни. Единственный город, куда я возвращалась (на летние каникулы, с родителями). Все прочие (Карымская, Чита, Забайкальск, затем Фрунзе, Усть-Каменогорск) исчезали навсегда. Муром единственный меня помнил.
Здесь я появилась на свет. 28 декабря стародавнего года. Может, поэтому я так хотела увидеть здешнюю зиму? Старый дом. Тень яблони на боку русской печки. Печку белили известкой. И потолки белили известкой. А деревянные половицы красили коричневой масляной краской. А стены оклеивали бумажными обоями.
Бог меня услышал. Мне выпал в Муроме круглый полновесный год, год-шар. Целый, без щербинки. Я в нем увидела всю себя. Оказалось, что я - это и мама, и бабушка, и дядя Витя, и старая школа, куда они все ходили. Учителя меня называли (иногда) маминой фамилией: Молотихина.
Наши времена совпадали.
Зеркало. В деревянной раме без прикрас. В мой рост. Мы все в нем.
Ни зимы, ни весны, ни осени, только лето. Иногда холодное, дождливое (бегала в пальто, лепила человечков из глины возле колонки, сушила их на краешке плиты, человечки трескались от жара; печку топили, окна плакали). Река от нас была далеко. Дождаться автобус, втиснуться, доехать до рынка, спуститься к понтонному мосту, шагать на другую сторону, к золотому песку. Мама говорила, что когда-то, до моего рождения, у нас на Казанке слышались пароходные гудки. Долгие, протяжные. При мне свистели тепловозы. Я слушала их голоса.
Этот город был самым важным местом моей крохотной жизни. Единственный город, куда я возвращалась (на летние каникулы, с родителями). Все прочие (Карымская, Чита, Забайкальск, затем Фрунзе, Усть-Каменогорск) исчезали навсегда. Муром единственный меня помнил.
Здесь я появилась на свет. 28 декабря стародавнего года. Может, поэтому я так хотела увидеть здешнюю зиму? Старый дом. Тень яблони на боку русской печки. Печку белили известкой. И потолки белили известкой. А деревянные половицы красили коричневой масляной краской. А стены оклеивали бумажными обоями.
Бог меня услышал. Мне выпал в Муроме круглый полновесный год, год-шар. Целый, без щербинки. Я в нем увидела всю себя. Оказалось, что я - это и мама, и бабушка, и дядя Витя, и старая школа, куда они все ходили. Учителя меня называли (иногда) маминой фамилией: Молотихина.
Наши времена совпадали.
Зеркало. В деревянной раме без прикрас. В мой рост. Мы все в нем.
26 августа 2021
Я поняла (сформулировала) о своих рассказах: в них прошлое в настоящем, а настоящее в прошлом. Это тема. Наверное.
[Геометрия. 28.08.2021]
Сентябрь 2021
читать →
8 сентября 2021
Мы шли по Социалистической, она почти смирила меня с городом. Социалистическая так же пряма (страшно, немыслимо, упорно), как почти все здешние улицы (смотришь и видишь, как в подзорную трубу, Финляндию, к примеру, или же Уральский хребет). Социалистическая гудит ветром, как все улицы этого города, гудит, но и шелестит, лепечет. На ней растут деревья. Она не каменно-холодна.
Где улица Марата? - спросили мы на углу.
Я иду по ней, - принес ветер ответ.
Но чей? Мы повертели головами, увидели старичка, веселого и ладного. Он рассказал про Разъезжую улицу и про Пять Углов. Про Кузнечный. Про Арину Родионовну, где-то здесь рядом она окончила свои дни (и Федор Михайлович здесь рядом ушел в мир иной). Много чего рассказывал словоохотливый старичок, и о кладбище где-то на Обводном канале, и о Довлатове (открыли памятник на Рубинштейна, здесь рядом; всем давали выпить кто пожелает). Много он чего рассказывал, всего не упомнишь. А ночью мне снился сон про то что все они здесь рядом, как будто бы не уходили, не уезжали. Их несомненное присутствие мне снилось, соседство, близость.
Где улица Марата? - спросили мы на углу.
Я иду по ней, - принес ветер ответ.
Но чей? Мы повертели головами, увидели старичка, веселого и ладного. Он рассказал про Разъезжую улицу и про Пять Углов. Про Кузнечный. Про Арину Родионовну, где-то здесь рядом она окончила свои дни (и Федор Михайлович здесь рядом ушел в мир иной). Много чего рассказывал словоохотливый старичок, и о кладбище где-то на Обводном канале, и о Довлатове (открыли памятник на Рубинштейна, здесь рядом; всем давали выпить кто пожелает). Много он чего рассказывал, всего не упомнишь. А ночью мне снился сон про то что все они здесь рядом, как будто бы не уходили, не уезжали. Их несомненное присутствие мне снилось, соседство, близость.
[Розовое небо Петербурга. 06.09.2021]
12 сентября 2021
Очерки повседневной жизни
Вот мы поем на остановке (на лавке под навесом), а мимо тянутся, тащатся вереницей машины, со Старой Ярославки на Новую. По пятницам и субботам в дачный сезон вечные пробки. Новая Ярославка стоит у гипермаркета Глобус и многие водители обходят это место по Старой. Недавно вдоль нее поставили фонари, теперь она освещена в темноте. На Новую со Старой все-равно приходится выбираться. Через Костинский разворот. Медленно, но верно.
Мы ждем автобус и поем Ромашки спрятались, А поутру они проснулись, Нахимовцы. Мы только что с кладбища, оно здесь недалеко, в поле между Старой Ярославкой и Новой, при красивой белой церкви (купола синие, как сегодняшнее небо, и золотые, как солнце в сегодняшнем небе). С утра, в полумраке шла служба.
На кладбище пробираешься между рядами по узкой заросшей тропке с охапкой срезанной травы, выходишь в поле: выбрасываешь траву, смотришь, как едут по Новой Ярославке машины. Вдалеке, посверкивая на солнце. Небо над нами большое.
Мы ждем автобус и поем Ромашки спрятались, А поутру они проснулись, Нахимовцы. Мы только что с кладбища, оно здесь недалеко, в поле между Старой Ярославкой и Новой, при красивой белой церкви (купола синие, как сегодняшнее небо, и золотые, как солнце в сегодняшнем небе). С утра, в полумраке шла служба.
На кладбище пробираешься между рядами по узкой заросшей тропке с охапкой срезанной травы, выходишь в поле: выбрасываешь траву, смотришь, как едут по Новой Ярославке машины. Вдалеке, посверкивая на солнце. Небо над нами большое.
12 сентября 2021
Я люблю слушать, даже телевизор. Фильм, ток-шоу, футбол, не важно, закрываю глаза и слушаю. В раннем детстве мне запрещали много смотреть телевизор, а слушать не запрещали, я привыкла и полюбила. Близорукость, вот причина. Я и сейчас вижу нечетко, линии размыты, мир лишен определенности.
Я вижу, когда пишу. Книжный корешок со стершейся позолотой. Чаинки танцуют в дымящемся чае. Окно запотело. Всё мелочи, мишура. Лица, как правило туманны.
Я вижу, когда пишу. Книжный корешок со стершейся позолотой. Чаинки танцуют в дымящемся чае. Окно запотело. Всё мелочи, мишура. Лица, как правило туманны.
24 сентября 2021
Черное море. Лодка. Волна
28 сентября 2021
Память - это множество комнат, иные нараспашку, иные заперты, карманы полны ключей, но подобрать подходящий непросто, разве что повезет случайно, большинство комнат остаются заперты, ты приставляешь к двери ухо, точно к морской раковине, и слышишь тот же гул, в открытых комнатах все знакомо, запах, вид из окна, люди, их голоса, иногда ты видишь в комнате саму себя, но тебя не видит никто.
[Двор. 06.10.2021]
Октябрь 2021
читать →
5 октября 2021
Леоновская роща
13 октября 2021
Когда вы оглядываетесь на вчерашний день, то видите за спиной пропасть, вы бежите прочь, вперед, в будущее. И дна нет, и полет вечен.
[Вагон. 19.10.2021]
[Улица. 21.10.2021]
17 октября 2021
"Кто тебя победил никто"
Прекрасный фильм Любови Аркус про Аллу Демидову и не только про неё.
Моя любимая Светочка Ким рассказывала, как играла с Инной Генс и с Аллой Демидовой в какую-то восточную игру. Год, наверное, две тысячи двенадцатый. Или тринадцатый? Не вспомню. А Светочка уже не подскажет. Можно придумать, что она наблюдает нас всех по волшебному телевизору (прекрасное изображение, чистый звук), но мы-то ее наблюдать не умеем.
Две тысячи двенадцатый. Пусть. (Инны Генс не стало в две тысячи четырнадцатом.)
Игра в Маджонг. Договорились.
Икша. Несомненно.
Лето. Поздний вечер.
Демидова, по всей видимости, была центром этой троицы. Центром тяжести. Во всяком случае, Света чувствовала рядом с ней именно тяжесть, порой невыносимую. Не всегда. Случалось, что Демидова была в духе, и тогда ей везло в игре, и мрачная сила не мучала ее.
Надо понимать, что Светочка была человеком мягким. Нет, не легким, но тихим. Тишина этого рода позволяет расслышать (не заглушить) другого. Инну Генс я видела один лишь раз, мы ехали на ее Форде (она за рулем), я и Света, ехали к ней домой (обедать). Инна Генс мне запомнилась человеком сильным и веселым. Светочку тоже слабой не назовешь. И веселиться она любила. Они все были сильные, три женщины собиравшиеся за столом для игры в Маджонг. Тяжестью (свинцовой) наполнялась (время от времени) только одна из них.
Так мне запомнился Светочкин рассказ.
Несомненно (для меня), что тяжесть (метафизическая) - свойство каждого человека. И она чувствуется, даже когда человека уже нет с нами. Как если бы планета исчезла, а сила ее гравитации осталась.
Мне показалось, что фильм «Кто тебя победил никто» еще и об этом.
Моя любимая Светочка Ким рассказывала, как играла с Инной Генс и с Аллой Демидовой в какую-то восточную игру. Год, наверное, две тысячи двенадцатый. Или тринадцатый? Не вспомню. А Светочка уже не подскажет. Можно придумать, что она наблюдает нас всех по волшебному телевизору (прекрасное изображение, чистый звук), но мы-то ее наблюдать не умеем.
Две тысячи двенадцатый. Пусть. (Инны Генс не стало в две тысячи четырнадцатом.)
Игра в Маджонг. Договорились.
Икша. Несомненно.
Лето. Поздний вечер.
Демидова, по всей видимости, была центром этой троицы. Центром тяжести. Во всяком случае, Света чувствовала рядом с ней именно тяжесть, порой невыносимую. Не всегда. Случалось, что Демидова была в духе, и тогда ей везло в игре, и мрачная сила не мучала ее.
Надо понимать, что Светочка была человеком мягким. Нет, не легким, но тихим. Тишина этого рода позволяет расслышать (не заглушить) другого. Инну Генс я видела один лишь раз, мы ехали на ее Форде (она за рулем), я и Света, ехали к ней домой (обедать). Инна Генс мне запомнилась человеком сильным и веселым. Светочку тоже слабой не назовешь. И веселиться она любила. Они все были сильные, три женщины собиравшиеся за столом для игры в Маджонг. Тяжестью (свинцовой) наполнялась (время от времени) только одна из них.
Так мне запомнился Светочкин рассказ.
Несомненно (для меня), что тяжесть (метафизическая) - свойство каждого человека. И она чувствуется, даже когда человека уже нет с нами. Как если бы планета исчезла, а сила ее гравитации осталась.
Мне показалось, что фильм «Кто тебя победил никто» еще и об этом.
23 октября 2021
В сериале «Миллиарды» диалоги резкие, быстрые, колющие, режущие. Герои похожи на марионеток, ими движут страсти (свои и чужие), но движут по строгим правилам, по заданным траекториям (что-то вроде живых шахматных фигур на шахматной доске; шахматистов нет, фигуры передвигаются сами). Я едва успеваю за их перепалками, стычками, рокировками, метафорами. Они не одномерны, но и не объемны. Они, как призраки, не отбрасывают тени. И вдруг.
Двадцать первый год, пятый сезон, десятая серия. После вечернего (застольного) боя в доме появляется девочка-подросток, дочь прокурора.
Хочешь есть? - спрашивает отец.
Да.
Отлично.
И следует странная долгая сцена.
Камера неподвижна. Взгляд чуть сверху. Вы, как зритель в театральной ложе, свободно наблюдаете за сценой.
Кухня. Прокурор-отец включает газ (синяя корона огня), ставит черную сковородку, наливает масло на дно. Отворачивается от плиты к длинному столу. Разбивает яйца в глубокую и красивую керамическую (?) миску. Взбивает. Дочка здесь же, в кадре. И гость.
Отец выливает взбитые яйца в сковородку (мне кажется, я слышу запах поджаривающегося омлета). Деревянной (кажется) лопаточкой по чуть-чуть приподнимает края. Омлет не прилипает, скользит свободно по сковородке. Хоп! Взлетает, переворачивается в воздухе и падает на сковородку неподжаренной стороной. Отец ставит на стол три большие тарелки (большой стол, большая кухня, большой дом), делит омлет на три части.
Они садятся за стол: девочка, гость, отец. Берут вилки. Едят.
Вот и вся сцена. Без единого слова. (А слов очень-очень-очень много в этом сериале.) Длинная, обыденная сцена, от которой невозможно оторваться. Простая и притягательная.
Двадцать первый год, пятый сезон, десятая серия. После вечернего (застольного) боя в доме появляется девочка-подросток, дочь прокурора.
Хочешь есть? - спрашивает отец.
Да.
Отлично.
И следует странная долгая сцена.
Камера неподвижна. Взгляд чуть сверху. Вы, как зритель в театральной ложе, свободно наблюдаете за сценой.
Кухня. Прокурор-отец включает газ (синяя корона огня), ставит черную сковородку, наливает масло на дно. Отворачивается от плиты к длинному столу. Разбивает яйца в глубокую и красивую керамическую (?) миску. Взбивает. Дочка здесь же, в кадре. И гость.
Отец выливает взбитые яйца в сковородку (мне кажется, я слышу запах поджаривающегося омлета). Деревянной (кажется) лопаточкой по чуть-чуть приподнимает края. Омлет не прилипает, скользит свободно по сковородке. Хоп! Взлетает, переворачивается в воздухе и падает на сковородку неподжаренной стороной. Отец ставит на стол три большие тарелки (большой стол, большая кухня, большой дом), делит омлет на три части.
Они садятся за стол: девочка, гость, отец. Берут вилки. Едят.
Вот и вся сцена. Без единого слова. (А слов очень-очень-очень много в этом сериале.) Длинная, обыденная сцена, от которой невозможно оторваться. Простая и притягательная.
28 октября 2021
Шрам на лбу
Нет, не у Гарри Поттера (хотя о нем вспоминаешь мгновенно), у Мины из «Дракулы» Брэма Стокера.
«Послышался страшный стон, от которого у нас замерло сердце. Когда он коснулся облаткой чела Мины, то она обожгла ей кожу, как будто лба коснулись куском раскаленного добела металла. Как только она почувствовала боль, то сейчас же все поняла – ее измученные нервы не выдержали, и она испустила этот ужасный стон. Но дар речи скоро к ней вернулся; не успел заглохнуть отголосок стона, как наступила реакция, и она в отчаянии упала на колени, закрыв лицо своими чудными волосами, точно скрывая струпья проказы на лице. Мина заговорила сквозь рыдания:
- Нечистая! Нечистая! Даже сам Всемогущий избегает меня. Я должна буду носить это позорное клеймо до Страшного суда!»
У Мины (и ни у кого другого) в «Дракуле» Марка Гэтисса и Стивена Моффата нет шрама, нет (?) связи с Графом.
Шрам на лбу – знак. Печать дьявола (Волан-де-Морта, Дракулы). Парадоксально, что в случае Дракулы, печать дьявола – печать освященной облатки (евхаристического хлеба).
« …Я хлеб живый, сшедший с небес; ядущий хлеб сей будет жить вовек; хлеб же, который Я дам, есть Плоть Моя, которую Я отдам за жизнь мира» (Евангелие от Иоанна).
Хлебом (телом) Христовым и нанесен шрам (поставлена печать).
Такой «Дракула» возможен, если веришь в бессмертную душу, в Страшный Суд, в жизнь после смерти.
А если нет?
Тогда вампир превращается в иностранца, иноземца, иноплеменца. В иного. С ним и ему подобными воюют, заключают мир, крутят любовь. Иными словами, в них всё-таки видят людей. Правда, эти люди не спят по ночам, не выносят солнца, питаются кровью. Но всё что они могут против человека обычного, это убить его (эка невидаль) или обратить в себе подобное существо. Ничего, ужиться/договориться можно. Можно хотя бы попытаться. (См., к примеру, сериал «Настоящая кровь»)
Брэм Стокер написал «Дракулу» в 1897-м. Через одиннадцать лет после «Странной истории доктора Джекила и мистера Хайда» Роберта Льюиса Стивенсона. В этой поистине странной истории злой мистер Хайд и добрый доктор Джекил – одно лицо. Доктору удалось «расщепить» свою личность надвое. Выпустить свое зло наружу. Гибель злого означает гибель доброго. Мертвое тело, вот что остается от них обоих. Мертвое тело доброго. Злой исчезает без следа.
Злой или зло?
Гибель Дракулы у Стокера – полное исчезновение (из этого мира). Не остается ничего. Правда, убийца успевает разглядеть: перед исчезновением лицо Дракулы меняется, из монстра он обращается в человека.
«Послышался страшный стон, от которого у нас замерло сердце. Когда он коснулся облаткой чела Мины, то она обожгла ей кожу, как будто лба коснулись куском раскаленного добела металла. Как только она почувствовала боль, то сейчас же все поняла – ее измученные нервы не выдержали, и она испустила этот ужасный стон. Но дар речи скоро к ней вернулся; не успел заглохнуть отголосок стона, как наступила реакция, и она в отчаянии упала на колени, закрыв лицо своими чудными волосами, точно скрывая струпья проказы на лице. Мина заговорила сквозь рыдания:
- Нечистая! Нечистая! Даже сам Всемогущий избегает меня. Я должна буду носить это позорное клеймо до Страшного суда!»
У Мины (и ни у кого другого) в «Дракуле» Марка Гэтисса и Стивена Моффата нет шрама, нет (?) связи с Графом.
Шрам на лбу – знак. Печать дьявола (Волан-де-Морта, Дракулы). Парадоксально, что в случае Дракулы, печать дьявола – печать освященной облатки (евхаристического хлеба).
« …Я хлеб живый, сшедший с небес; ядущий хлеб сей будет жить вовек; хлеб же, который Я дам, есть Плоть Моя, которую Я отдам за жизнь мира» (Евангелие от Иоанна).
Хлебом (телом) Христовым и нанесен шрам (поставлена печать).
Такой «Дракула» возможен, если веришь в бессмертную душу, в Страшный Суд, в жизнь после смерти.
А если нет?
Тогда вампир превращается в иностранца, иноземца, иноплеменца. В иного. С ним и ему подобными воюют, заключают мир, крутят любовь. Иными словами, в них всё-таки видят людей. Правда, эти люди не спят по ночам, не выносят солнца, питаются кровью. Но всё что они могут против человека обычного, это убить его (эка невидаль) или обратить в себе подобное существо. Ничего, ужиться/договориться можно. Можно хотя бы попытаться. (См., к примеру, сериал «Настоящая кровь»)
Брэм Стокер написал «Дракулу» в 1897-м. Через одиннадцать лет после «Странной истории доктора Джекила и мистера Хайда» Роберта Льюиса Стивенсона. В этой поистине странной истории злой мистер Хайд и добрый доктор Джекил – одно лицо. Доктору удалось «расщепить» свою личность надвое. Выпустить свое зло наружу. Гибель злого означает гибель доброго. Мертвое тело, вот что остается от них обоих. Мертвое тело доброго. Злой исчезает без следа.
Злой или зло?
Гибель Дракулы у Стокера – полное исчезновение (из этого мира). Не остается ничего. Правда, убийца успевает разглядеть: перед исчезновением лицо Дракулы меняется, из монстра он обращается в человека.
Ноябрь 2021
читать →
1 ноября 2021
Мне было не по себе во вчерашней, почти безлюдной, Москве. 31 октября 2021 года, запомню. Думала повернуть на Кузнецкий мост, налево от Неглинной. Я не увидела там ни одного человека, ни одной открытой двери, ни одного огонька. Серо, заброшено, как в фильме про последнего человека на земле. Как будто я и была этот последний человек. И не смогла повернуть. Отступила.
5 ноября 2021
Можно вообразить фильм, в котором герой ждет и ничего больше. Ожидание и есть сюжет. Бездействие и есть действие.
Ждет своей очереди к врачу. Ждет автобус. Ждет (в автобусе) свою остановку. Ждет, когда кассирша пробьет чек. Ждет окончания рекламы. Ждет, когда закипит чайник. Ждет звонок с урока. Ждет весны. Ждет снег. Ждет пенсии. Признания. Пафосно добавлю про ожидание смерти. Актер ждет, когда переставят свет, чтобы встать перед камерой и что-то такое сыграть.
Как люди переживают ожидание? Думают о чем-то. Ни о чем не думают. Отвлекаются. Вспоминают стихи. Читают детективы. Смотрят ленту в фейсбуке. Разгадывают кроссворд. Глазеют в окно. Забывают себя. Пока не окликнут. Пора. Дзинь. Следующий. Двери открываются. Мотор. Бабах!
Всё, кончился фильм, ура.
(Ожидание прекрасно; пустое время - самое полное.)
Ждет своей очереди к врачу. Ждет автобус. Ждет (в автобусе) свою остановку. Ждет, когда кассирша пробьет чек. Ждет окончания рекламы. Ждет, когда закипит чайник. Ждет звонок с урока. Ждет весны. Ждет снег. Ждет пенсии. Признания. Пафосно добавлю про ожидание смерти. Актер ждет, когда переставят свет, чтобы встать перед камерой и что-то такое сыграть.
Как люди переживают ожидание? Думают о чем-то. Ни о чем не думают. Отвлекаются. Вспоминают стихи. Читают детективы. Смотрят ленту в фейсбуке. Разгадывают кроссворд. Глазеют в окно. Забывают себя. Пока не окликнут. Пора. Дзинь. Следующий. Двери открываются. Мотор. Бабах!
Всё, кончился фильм, ура.
(Ожидание прекрасно; пустое время - самое полное.)
[Свет. 25.11.2021]
10 ноября 2021
Дети и вещи
На днях ехала на тридцать пятом автобусе от Пушкино до Лесного. Сумрачно, ветрено, дождь. Автобус маленький, низкий, сидишь, как в игрушечном пластмассовом танке, его подобрали на помойке, пушка отломана, гусеницы сгинули, танк-инвалид. Поставили обрубок на колеса и вперед, кати, дружок колченогий. По городу Пушкино, по Старому Ярославскому шоссе. Новая деревня, Братовщина, Костинский разворот, Новая Ярославка.
Все пассажиры ненавидят эти треклятые автобусы, меня к тому же в них укачивает. И я думаю, надеюсь, что их конструкторы и владельцы-эксплуататоры в своем персональном аду будут томиться в этих коробчонках, и непременно в толпе. До умопомрачения.
А еще по нашему маршруту продвигаются монстры, ископаемые чудища. Наверняка, рыли котлован под торговый центр и отрыли. Громадные, длинные, проржавевшие, медленно, медленно отворяют они свои двери. И затворяют медленно, медленно. В Москве вы такие создания не увидите, в Москву их не пускают, Москва себя блюдет. Добро пожаловать к нам, в Пушкинский район Московской области, покататься.
Но я отвлеклась, разволновалась. Вернемся в автобус. Мы уже выехали из Пушкино на Старую Ярославку. Тетка говорит по телефону: сын разбил смартфон, придется покупать новый, а как же, в школе без телефона нельзя. Он его нарочно разбил, - говорит тетка, - он ему не нравился. Куплю кнопочный! Вторая тетка, она первой постарше раза в два, старенькая. Только что взобралась на нашу калымагу, чуть не плачет. Слава богу место нашлось, села. Зонт у нее в руках, черный, мокрый, мужской, три спицы сломаны. Вот она и плачет по спицам. Зонт сына. Хороший зонт, дорогой. Сын у меня плохого не покупает. Ругать будет. Ее слушают, сочувствуют. Кто-то советует: А ты скажи сыну, плохой зонт купил, никуда не годится, чуть ветер подул, сломался, и палец мне поранил.
Все пассажиры ненавидят эти треклятые автобусы, меня к тому же в них укачивает. И я думаю, надеюсь, что их конструкторы и владельцы-эксплуататоры в своем персональном аду будут томиться в этих коробчонках, и непременно в толпе. До умопомрачения.
А еще по нашему маршруту продвигаются монстры, ископаемые чудища. Наверняка, рыли котлован под торговый центр и отрыли. Громадные, длинные, проржавевшие, медленно, медленно отворяют они свои двери. И затворяют медленно, медленно. В Москве вы такие создания не увидите, в Москву их не пускают, Москва себя блюдет. Добро пожаловать к нам, в Пушкинский район Московской области, покататься.
Но я отвлеклась, разволновалась. Вернемся в автобус. Мы уже выехали из Пушкино на Старую Ярославку. Тетка говорит по телефону: сын разбил смартфон, придется покупать новый, а как же, в школе без телефона нельзя. Он его нарочно разбил, - говорит тетка, - он ему не нравился. Куплю кнопочный! Вторая тетка, она первой постарше раза в два, старенькая. Только что взобралась на нашу калымагу, чуть не плачет. Слава богу место нашлось, села. Зонт у нее в руках, черный, мокрый, мужской, три спицы сломаны. Вот она и плачет по спицам. Зонт сына. Хороший зонт, дорогой. Сын у меня плохого не покупает. Ругать будет. Ее слушают, сочувствуют. Кто-то советует: А ты скажи сыну, плохой зонт купил, никуда не годится, чуть ветер подул, сломался, и палец мне поранил.
18 ноября 2021
Я вижу автобус, он приближается, светит фарами. Ноябрь. Шесть утра. Темно. Автобус приближается и вдруг исчезает. Пустая, скудно освещенная дорога. Бог мой, куда он провалился? И вдруг он же, этот автобус, появляется справа от меня. Он удаляется! По той же дороге.
Той же, да не той.
Тот же, да не тот.
Я стою лицом к стеклянной стене остановки. В ней отражался-приближался автобус.
Отражение в стене, как предсказание. Предчувствие.
Той же, да не той.
Тот же, да не тот.
Я стою лицом к стеклянной стене остановки. В ней отражался-приближался автобус.
Отражение в стене, как предсказание. Предчувствие.
29 ноября 2021
Человек помнит то, чего не было, помнит ясно, ярко. Лица, разговоры, песни, они звучали по радио. Цвет ее платья, вкус овсянки на завтрак. Кота, он ходил под столом. Он помнит, помнит, не желает забыть. Конечно, конечно, говорят ему, всё это было, и каша, и кот, и синее, синее платье. И глаза ее смотрели на тебя. Всё это было, было, но не так. Память, жалкий раб, возится и возится с осколками прошлого, складывает и складывает. Так? Не так. Края острые. Ледяные осколки бедного Кая.
[Отражение. 8.12.2021]
Декабрь 2021
читать →
1 декабря 2021
В 2012 году я написала рассказ под названием «Следы». Во 2013 его опубликовал «Новый мир».
Рассказ посвящен известному человеку. Известному многим моим знакомым. Важному человеку для меня.
Рассказ он читал и одобрил.
Сегодня у него день рождения. 84 года.
Я выложу небольшой фрагмент.
"В Японию на русском языке.
За письмом он позабыл время.
Дело было непростое. Русский язык адресат знал плохо, но умолял писать по-русски. И сам выводил по-русски. Аккуратными растерянными буквами, почти без ошибок. Простыми, в три-четыре слова, предложениями. Он старался отвечать так же просто и коротко.
Идзу спрашивал о политической атмосфере. Об экономическом положении. О семейных делах. О кинопоказах. О погоде.
Идет снег.
Это предложение годилось в ответы на все вопросы Идзу. И не нужно сложно-сочинять.
Снег.
Но главный вопрос был о прошлом, в котором светило солнце, и пели птицы, и первый космонавт летел в космос. Идзу спрашивал о начале шестидесятых. Он писал книгу о фильмах оттепели и не все в них понимал.
Почему газеты наклеены на стену?
Их клеили под обои. Для ровности и тепла. Обои старились со временем. Их надо было менять. Покупали новые. Старые обдирали со стен. Открывались газеты. Обнажалась прошлая жизнь..."
читать весь рассказ
Рассказ посвящен известному человеку. Известному многим моим знакомым. Важному человеку для меня.
Рассказ он читал и одобрил.
Сегодня у него день рождения. 84 года.
Я выложу небольшой фрагмент.
"В Японию на русском языке.
За письмом он позабыл время.
Дело было непростое. Русский язык адресат знал плохо, но умолял писать по-русски. И сам выводил по-русски. Аккуратными растерянными буквами, почти без ошибок. Простыми, в три-четыре слова, предложениями. Он старался отвечать так же просто и коротко.
Идзу спрашивал о политической атмосфере. Об экономическом положении. О семейных делах. О кинопоказах. О погоде.
Идет снег.
Это предложение годилось в ответы на все вопросы Идзу. И не нужно сложно-сочинять.
Снег.
Но главный вопрос был о прошлом, в котором светило солнце, и пели птицы, и первый космонавт летел в космос. Идзу спрашивал о начале шестидесятых. Он писал книгу о фильмах оттепели и не все в них понимал.
Почему газеты наклеены на стену?
Их клеили под обои. Для ровности и тепла. Обои старились со временем. Их надо было менять. Покупали новые. Старые обдирали со стен. Открывались газеты. Обнажалась прошлая жизнь..."
читать весь рассказ
11 декабря 2021
Убить Билла это убить создателя. Убить непременно. Чтобы оторваться. Чтобы окончательно появиться, проявиться, стать. Создатель (Билл) - все равно что зерно, которое должно погибнуть, чтобы осуществилось создание.
14-15 декабря 2021
После снега
28 декабря 2021
На Главпочтампте стоят три почтовых ящика. Голубой для писем по России. Красный для писем по Москве (или по загранице?}. Черно-синий для писем Деду Морозу.
Дед Мороз, конечно, существует. Но подарки у него лучше не просить. Возьмешь в руки ключ от квартиры, он и растает (вместе с дареной квартирой). А если не растает, если подойдет к двери, значит, ты не жив. Потому что Дед Мороз царь мертвых, и в чертогах его сверкает лед.
Я среди живых. Еще год минул. Быстро!
Ваша
Лена Д.
Дед Мороз, конечно, существует. Но подарки у него лучше не просить. Возьмешь в руки ключ от квартиры, он и растает (вместе с дареной квартирой). А если не растает, если подойдет к двери, значит, ты не жив. Потому что Дед Мороз царь мертвых, и в чертогах его сверкает лед.
Я среди живых. Еще год минул. Быстро!
Ваша
Лена Д.
30 декабря 2021
Поделюсь радостью!
Наконец-то удалось опубликовать дневники киноведа Леонида Константиновича Козлова (1933-2006). Не все. За 1957, о фестивале молодежи и студентов в Москве. И за 1959-1960, обо всём на свете.
Журнал «Киноведческий записки». Свежий прекрасный номер 114/115. Пахнет типографской краской.
На моей совести подготовка текста, предисловие и комментарии. Несомненно, я прыгнула выше головы. Потому что где я и где Лёня Козлов. Просматриваю сейчас комментарии и глазам не верю. Я всё это раскопала?
Дело было долгое. Началось в 2017-м. Расшифровка текста, комментарии (ух). Первым прочел Владимир Всеволодович Забродин. Кое-что поправил, подсказал. Пыталась пристроить публикацию в литературный журнал, но там сказали, что слишком про кино. Хотя мне кажется, там про жизнь.
Вот фрагмент из моего предисловия. Для затравки:
«Напишу и о своих встречах с Леонидом Константиновичем. Уже немолодым, искушенным.
Мне он запомнился худым, легким, в клетчатой веселой рубашке. Мы столкнулись в дверях в Музее кино, он взглянул на меня и сказал примерно так: «У вас есть что-то интересное в архиве Ромма? Рассказы? Ранние? А сделайте публикацию для "Записок"». Это был 2001 год, Леониду Константиновичу – шестьдесят семь, до его ухода от нас – пять лет.
И еще одна, отчего-то запомнившаяся, встреча. Причем запомнившаяся как более поздняя, хотя случилась она раньше, в 1998 году, на юбилейной выставке рисунков С.М. Эйзенштейна в ГМИИ им. А.С. Пушкина. В создании выставки принимал деятельное участие директор тогдашнего Музея кино Наум Ихильевич Клейман, он и привел нас, сотрудников, на экспозицию. Там оказался Л. К. Козлов, и он тоже рассказывал о рисунках. Он был в скучном темно-синем костюме, говорил серьезно, долго и основательно. И совсем не походил на себя легкого, летнего, весело-клетчатого.
Ничего особенного в этих двух встречах, кроме того, что они запомнились мне, и время от времени, пока я расшифровывала записи Леонида Константиновича и по мере сил составляла к ним комментарии, эти две встречи, вернее, эти два его облика не раз приходили мне на ум.
И еще не покидало чувство, что я, в сущности, не знавшая Леонида Константиновича, приблизилась к нему.
Его киноведческая карьера сложилась удачно. Лауреат премии СК 1978 года, лауреат премии Гильдии киноведов и кинокритиков за 1998 год, лауреат премии «Лучшему киноведу» кинофестиваля «Белые столбы» за 2003 год. Предметом его интереса в разные годы являлись выдающиеся режиссеры: Эйзенштейн, Тарковский, Висконти. Его труды переводились на 10 языков, включая вьетнамский и китайский. (См. Леонид Козлов. Произведение во времени. М., 2005.)»
Дневники Л. Козлова хранятся в его фонде в Музее кино (Ф. 169. Оп. 1. Ед. хр. 129 и 130. Архив передал его сын Сергей Сергей Леонидович Козлов.
Одну страничку, с рисунком (он мастер был украшать свои рукописные тексты рисунками) приведу как иллюстрацию.
И моя бесконечная благодарность Науму Ихильевичу Клейману !
читать публикацию
Наконец-то удалось опубликовать дневники киноведа Леонида Константиновича Козлова (1933-2006). Не все. За 1957, о фестивале молодежи и студентов в Москве. И за 1959-1960, обо всём на свете.
Журнал «Киноведческий записки». Свежий прекрасный номер 114/115. Пахнет типографской краской.
На моей совести подготовка текста, предисловие и комментарии. Несомненно, я прыгнула выше головы. Потому что где я и где Лёня Козлов. Просматриваю сейчас комментарии и глазам не верю. Я всё это раскопала?
Дело было долгое. Началось в 2017-м. Расшифровка текста, комментарии (ух). Первым прочел Владимир Всеволодович Забродин. Кое-что поправил, подсказал. Пыталась пристроить публикацию в литературный журнал, но там сказали, что слишком про кино. Хотя мне кажется, там про жизнь.
Вот фрагмент из моего предисловия. Для затравки:
«Напишу и о своих встречах с Леонидом Константиновичем. Уже немолодым, искушенным.
Мне он запомнился худым, легким, в клетчатой веселой рубашке. Мы столкнулись в дверях в Музее кино, он взглянул на меня и сказал примерно так: «У вас есть что-то интересное в архиве Ромма? Рассказы? Ранние? А сделайте публикацию для "Записок"». Это был 2001 год, Леониду Константиновичу – шестьдесят семь, до его ухода от нас – пять лет.
И еще одна, отчего-то запомнившаяся, встреча. Причем запомнившаяся как более поздняя, хотя случилась она раньше, в 1998 году, на юбилейной выставке рисунков С.М. Эйзенштейна в ГМИИ им. А.С. Пушкина. В создании выставки принимал деятельное участие директор тогдашнего Музея кино Наум Ихильевич Клейман, он и привел нас, сотрудников, на экспозицию. Там оказался Л. К. Козлов, и он тоже рассказывал о рисунках. Он был в скучном темно-синем костюме, говорил серьезно, долго и основательно. И совсем не походил на себя легкого, летнего, весело-клетчатого.
Ничего особенного в этих двух встречах, кроме того, что они запомнились мне, и время от времени, пока я расшифровывала записи Леонида Константиновича и по мере сил составляла к ним комментарии, эти две встречи, вернее, эти два его облика не раз приходили мне на ум.
И еще не покидало чувство, что я, в сущности, не знавшая Леонида Константиновича, приблизилась к нему.
Его киноведческая карьера сложилась удачно. Лауреат премии СК 1978 года, лауреат премии Гильдии киноведов и кинокритиков за 1998 год, лауреат премии «Лучшему киноведу» кинофестиваля «Белые столбы» за 2003 год. Предметом его интереса в разные годы являлись выдающиеся режиссеры: Эйзенштейн, Тарковский, Висконти. Его труды переводились на 10 языков, включая вьетнамский и китайский. (См. Леонид Козлов. Произведение во времени. М., 2005.)»
Дневники Л. Козлова хранятся в его фонде в Музее кино (Ф. 169. Оп. 1. Ед. хр. 129 и 130. Архив передал его сын Сергей Сергей Леонидович Козлов.
Одну страничку, с рисунком (он мастер был украшать свои рукописные тексты рисунками) приведу как иллюстрацию.
И моя бесконечная благодарность Науму Ихильевичу Клейману !
читать публикацию
30 декабря 2021
Пейзаж за окном
Очень тихо в посёлке Лесном по утрам.
В начале седьмого, под ночным небом, под снегом.
Вблизи фонарей, на выпавшем снеге,
летящие тени летящих снежинок.
Шорох летящих теней.
В начале седьмого, под ночным небом, под снегом.
Вблизи фонарей, на выпавшем снеге,
летящие тени летящих снежинок.
Шорох летящих теней.
Очень тихо в посёлке Лесном по утрам.
В начале седьмого, под ночным небом, под снегом.
Вблизи фонарей, на выпавшем снеге,
летящие тени летящих снежинок.
Шорох летящих теней.
В начале седьмого, под ночным небом, под снегом.
Вблизи фонарей, на выпавшем снеге,
летящие тени летящих снежинок.
Шорох летящих теней.