Владимир Кобрин. Что-то было средневековое, алхимическое в том, чего он добивался от движущейся картинки, наслаивая одну на другую, ускоряя, растворяя, разваливая. Он добивался поразительных эффектов в эру докомпьютерной графики.

Алхимический опыт по превращению, приращению, разъятию. Реальности? Бог его знает.

У него были ученики. Опять же – в средневековом смысле. Они служили ему, подражали. Он учил их думать, наверное.

Когда-то я смотрела его фильмы, читала о нем книгу. Давно. Так давно, что искажение становится главным эффектом моих воспоминаний. Пусть. Что-то в этом есть – Кобринское.

Он работал для научно-популярного кино. Его эксперименты давали простому человеческому глазу увидеть немыслимое. Какие-то эффекты с частицами, наверное. Время. Гравитацию. Живое и неживое. Он был, конечно, больше науч-попа. Науч-поп – ниша. Выход на экран.

Наверное, многие его находки, кружева, которые он плел, сейчас легко повторить с помощью какой-либо программы. Но это иллюзия. Его миры созданы из другой материи. Они эфемерны, но они вещественны. Ты почти веришь, что мир устроен так, как Кобрин его показывает. Разбирает и собирает. Что удивительно, собранное движется, хотя и не совсем плавно, толчками.

Я видела сериал «Твин Пикс» так же давно, как и фильмы Кобрина. Я решила пересмотреть «Твин Пикс», раз уж вышло продолжение. Поразило, что сериал оказался смешным и нестрашным. Куда ушел прежний мой страх? Что с ним случилось за четверть века? Это как «Вий», который пугал только в детстве.

Новый «Твин Пикс» другой. Смешной, о, да. Но и страшный. По-настоящему. И мне кажется, что этот новый страх не рассеется со временем.

Страх мертвого мира, симметричного; неподвижного, даже если он движется. Это движение – по кольцу, по замкнутому кругу. Оно никуда не ведет. Нет развития, нет перемен, нет воздуха. Это сама смерть, и глаза ее пусты.

Картинки мертвого мира цепляют внимание. Они мучительны. Кажется, что они никогда не отпустят, что ты – в их плену.

Картинки в новом «Твин Пиксе» как будто сняты Кобриным – в эру докомпьютерного кино. Мир Кобрина и мир «Твин Пикса» - что-то вроде дистанционного монтажа. Дистанция велика.

Живое и мертвое – попробуйте отделить одно от другого. Мертвое питается живым. Жрет до отвала, надеется ожить. Но чуда не происходит. Мертвое остается мертвым. Во всяком случае, в их мире.

Герой выбирается с того света, потому что сберег в себе живое. Живую душу.

Сказочно просто.

Во всем прочем она ничем не удивляла. Ни внешностью (рост средний, волосы русые, челка до бровей), ни способностями (долбила на пианино в музыкалке, получала твердые четверки в средней школе). В шестом классе завела дневник, списывала в него слова популярных песен, влюбилась в одноклассника Славу, на дискотеке пригласила его на белый танец. Девочка и девочка. По имени Оля.

В 1979 году, в ноябре месяце, вышел на телеэкраны пятисерийный фильм «Место встречи изменить нельзя». Оля смотрела его вместе с родителями. Она с мамой на диване, отец в кресле. После фильма отец уходил курить на балкон, мать ставила чайник, а Оля оставалась перед телевизором и не всегда слышала, как мать зовет:

- Чай пить будете?

Надо сказать, в тот, первый, раз все смотрели фильм завороженно. Детектив, характеры, саспенс. Неоднозначный главный герой. Граница между добром и злом дана тоньше, чем обычно, чем привычно.

«В Сокольники он рвется, гад». Никто до них не слышал этой фразы. Они были первые. Первые зрители.

Все были увлечены. В милицейских сводках отмечали, что преступники откладывали свои преступные дела.

Удивительно, что и во время повторных показов Оля смотрела серию за серией с тем же первоначальным интересом. Она по-прежнему сосредотачивалась на зрелище. Не слышала окликов. Не чувствовала прикосновений. Наклонялась к экрану и пристально, неотступно смотрела.

- Ума не приложу. – говорил отец с некоторым даже раздражением. – Всё уже известно, что будет, ничего нового не случится, чего уж так упираться.

Оля молчала или говорила:

- Не знаю.

- Ты, наверное, в него влюбилась, - посмеивалась мать. Имея в виду то ли Глеба Жеглова, то ли сыгравшего его актера Владимира Высоцкого.

- Нет, - отвечала Оля, - не влюбилась.

Она не интересовалась другими ролями актера, и песни его не слушала. Ей не хотелось знать, как снимался фильм, существовала ли и в самом деле банда «Черная кошка», и точно ли так жили люди в послевоенном тысяча девятьсот сорок пятом году.

«Наговариваете вы на нашу семью, Глеб Егорыч». Всё известно, каждое слово, каждая вспышка света. И тем не менее, до сих пор Оля (мать двоих детей, бабушка трех внуков, пенсионерка, толстуха и добрая душа), до сих пор она смотрит «Место встречи». Наткнется, переключая каналы, и смотрит. Телефон звенит, она не шелохнется.

Ни она сама и никто другой не знают, чем так притягивает ее эта заезженная картина. Все только удивляются.

«Куда ушел ваш китайчонок Ли?»

Небольшой экран. Тени.