Строка разматывается,
как нитка

Заметки Елены Долгопят о творчестве
(дневниковые записи, воспоминания, эссе)

Строка разматывается,
как нитка

Заметки Елены Долгопят о творчестве
(дневниковые записи, воспоминания, эссе)
***
В выходные хорошо работать дома, особенно утром; можно за письменным столом, а можно и на диване или на кухне – с планшетом, бумажкой, ручкой. На кухне хорошо отвлекаться на кофе.
Или глазеть в окно. Утро самое лучшее время для меня.
В будние дни стараюсь работать в дороге, в электричке; либо пишу на листочке, либо на айфон. В конце недели сшиваю куски и латаю дыры. Иногда что-то выходит.

Самое лучшее было в Муроме, у бабушки: сад, рассохшаяся лавка, бежит муравей,
кофе дымится в чашке, в траве солнечный свет.

04.08.2016
***
Пишу: сидела я на лавке в бабушкином саду.

И много мне ещё надо объяснить даже понимающим русский язык людям, чтобы донести смысл, чтобы точно увидел читатель ту серую лавку с трещиной и ржавой шляпкой косо вбитого гвоздя. Яблоню «золотая китайка» с обвязанным веревкой стволом. Белый пододеяльник, хлопнувший на ветру. Идущую в траве кошку.

У каждого свой язык, свои значения одинаково звучащих слов.

И слово «лавка» в моём языке значит (содержит, несёт) не только ту - серую с трещиной. Были и другие лавки в моей жизни, в других садах.

Каждый пишущий создает свой словарь, и все слова в нём, как у древних индейцев, длинные: женщина-родившая-шестерых-близнецов-в-самом-жарком-мае-когда-рыбы-выходили-из-моря-на-берег.

В конце концов любой текст, включая роман в шести частях с эпилогом, не более, чем длинное индейское слово из словаря автора.

25.12.2018
А может быть любой (?) писатель вовсе не писатель, а читатель, наподобие Шарика. Читает вывески (и часто наоборот), срисовывает перекрестки ветвей (карта дорог? - он не знает). Он не знает, он только читает, слева направо или справа налево, или в другую какую сторону. Он Шарик, он читает по слогам, он не ищет смысла. Знаки на бумаге - след его чтения. Траектория взгляда.
02.11.2016
А может быть любой (?) писатель вовсе не писатель, а читатель, наподобие Шарика. Читает вывески (и часто наоборот), срисовывает перекрестки ветвей (карта дорог? - он не знает). Он не знает, он только читает, слева направо или справа налево, или в другую какую сторону. Он Шарик, он читает по слогам, он не ищет смысла. Знаки на бумаге - след его чтения. Траектория взгляда.
02.11.2016
***
Вы замечали, что сюжеты, герои, ситуации, способы их разрешения, как будто на роду вам написаны. Я не в состоянии сочинить мне не свойственное (я не в состоянии сочинить). Рука не поднимается. Это правда, но не вся. Страх свернуть с исхоженной тропы не всегда осознается как страх. Надо уметь забывать свои границы. Отменить паспортный контроль. (Так и вижу вежливого пограничника, он смотрит на фотографию в паспорте и смотрит на меня. «Вы не похожи. Прекрасно. Путь открыт». Он пропускает меня, а паспорт выбрасывает за ненадобностью. Новое лицо, новое имя, чужая речь.)

23.12.2019
***
Я думаю (ошибочно или нет) вот о какой странности:

Писать вымышленных людей, о вымышленных людях не очень-то ловко. Почти неприлично. Скажем, такое предложение: «Толя шел». Или: «Толя думал». Или Толя-что-угодно. Откуда бы мне знать, куда он шел, чего думал, кто я вообще такая, чтобы с уверенностью что-либо об этом Толе сообщать. Я лишь одно могу сказать с уверенностью, что сижу за компом, за окном ветер и сумрак, мне тревожно, скоро включу газовую горелку, поставлю варить кофе….. Ну и мало ли что я могу сказать о себе с уверенностью, более или менее обоснованной. Толя же для уверенности требует каких-то условий. Что-то должно быть этакое, позволяющее мне писать о нем без смущения. Писать достоверно. Мне кажется, я умею этакого добиться. Но кажимости и мнимости, это всё призраки, - иногда утешительные.

Это всё речь о прозе, о рассказах, об, так сказать, литературе.

Если же говорить о сценариях (которые мало кто считает литературой, и я солидарна с большинством), то в сценарии ничего не стоит написать фразу: «Толя шел». (Вернее, «Толя идет» - в настоящем времени, всегда – в настоящем.) Вполне ловко. Вполне прилично. Никаких дополнительных усилий.

Не знаю, почему это так.

16.08.2015
***
Наверное,
писать о невымышленных героях - идти по их следу.
Следы - отражения; в чьей-то памяти, в документах.

Писатель идет по следу, как охотник. Вот только охотник, вероятно, увидит, встретит свою цель, писатель - никогда.

Следы иногда ведут в разные стороны, петляют, множатся, исчезают. Подробностей все больше, лица нет.

Впрочем, я ошибаюсь. Встреча случается. И объяснить это никакой возможности у меня нет.

26.09.2019
***
Понятно (вроде бы), что читатель придумывает текст. Написанное - что-то вроде повода для грёзы. Личной, интимной, внятной только грезящему. Писатель грезит о своем, читатель - о своем. Их грёзы не совпадают, все разговоры о текстах - разговоры о собственных заблуждениях.

"Что делать?" - как можно было(?) упиваться этим романом, перечитывать, зная наизусть. Вообще что-либо чувствовать. Но чувствовали, любили, грезили. Понять невозможно, потому что грёза не моя. Чужие сны - потёмки.

(1001 сон Веры Павловны)

14.01.2015
***
За окном шпарит солнце, но я его не вижу,
окно занавешено темно-синими занавесками,
в комнате полумрак, светит экран компьютера,
светит лампа под зеленым стеклянным колпаком,
клавиши говорят: тук, тук, тук, тук,
тут, тут, тут.
В допотопные времена у меня была машинка Любава,
ее клавиши клацали, стучали, тревожили,
я барабанила,
я и сейчас барабаню, но звук не тот.
Иногда пишу на листочке, на клочке, шариковой ручкой или простым карандашом,

Его ход почти невозможно расслышать, разве что в самый ранний час,
его голос мышиный: шур и шир.
И часы говорят шур и шир, но часы – машина, они идут ровно,
а карандаш то бегом, то молчком, то вниз, то вверх.
И никому, никому, никому не разобрать, о чем он.

09.06.2019

А еще мне кажется, что я пишу в одну строчку, строка разматывается, как нитка,
я иду по ней не знаю куда.
01.11.2014
А еще мне кажется, что я пишу в одну строчку, строка разматывается, как нитка, я иду по ней не знаю куда.
01.11.2014