Петя подобрал стеклышко, посмотрел сквозь него на брата своего Ивана и увидел сквозь стеклышко взрослого уже мужика в очках.
— Чего? — спросил Иван.
Не тот Иван спросил, что виделся через стеклышко, другой, близкий. Тот молчал, хмурился.
— Ничего.
— Опоздаем.
Петя спрятал стеклышко в карман.
— Как маленький, суешь в карман всякую дрянь.
— Не дрянь.
— Пойдем.
— Не охота.
— Матери скажу.
— Скажи.
Иван плюнул и зашагал в школу. Он был старше Пети на два года и чувствовал ответственность.
Петя побродил по детской площадке, безлюдной в это раннее промозглое утро. В школу не хотелось, в школе тоска. Топтаться по площадке было холодно и нелепо, и Петя направился к арке, через которую выбрался на большую, шумную улицу.
Он сел в первый подошедший автобус и принялся смотреть через стеклышко на пассажиров. Крохотная девчонка оказалась симпатичной молодой женщиной. Смотрела она насмешливо. Петя убрал стеклышко поглубже в карман и начал глазеть в окно, за которым, по чести сказать, ничего интересного не оказалось. Машины, светофоры, прохожие, дома, дома, дома. На остановке Петя вынул стеклышко и посмотрел на дом (старенькая панельная девятиэтажка). Вместо дома увидел пустое место. Ну как пустое, — земля, кусты, собака чего-то вынюхивает. Автобус затворил двери, покатил.
Петя смотрел и смотрел в окно через свое стеклышко, совсем прозрачное, совсем обыкновенное, чуть изогнутое. И все видел другим. Дома, либо состарившееся, либо совсем новые. В их окнах горел свет, значит, люди жили за ними, собирались, наверное, на работу, завтракали.
За стеклышком повалил снег, да такой густой, липкий, что и не видно ничего. В настоящем (хм, хм) мире никакого снега. Огни, огни. Раннее московское утро.
Куда я еду? — совсем по-взрослому подумал Петя, — зачем?
Петя решил посмотреть через стеклышко на самого себя, для этого нужно было зеркало.
Петя вышел из автобуса возле метро, там много было разных кафе (мать говорила: забегаловок), по большей части, совсем крохотных, в них зеркал не наблюдалось (Петя проверил), чуть дальше от метро нашел заведение посолиднее: несколько ярко освещенных окон, в зале сидят за столиками люди, официантка несет поднос с круглым белым чайником.
Петя вошел и загляделся на витрину с пирожными. Эклеры, макарони, ромовые бабы, круассаны с миндальным кремом, брауни, маффины.
— Что желаешь? — спросила девушка за кассовым аппаратом.
Петя желал всё.
— Эклер. С ванильным кремом. С собой.
Петя вынул двести рублей (сто пятьдесят бумажками и мелочь, мать дала на буфет в школе).
— А зеркало у вас в туалете есть?
Петя закрыл на щеколду дверь и повернулся к зеркалу. Строго посмотрел на себя, пригладил волосы. Вынул из кармана стеклышко и посмотрел. Туман, вот что он увидел. Густой неподвижный. Наверное, он, Петя, скрывался в этом тумане невидимкой. Петя повернул медный, как бы старинный кран, промыл стеклышко и вновь посмотрел на себя в зеркале. Туман.
Волшебство кончилось?
Петя медленно вернулся в зал. Занял свободный столик. Официантка приблизилась.
— Я уже, — Петя показал на коробочку с эклером.
— Может быть, кофе?
— А сколько стоит? Нет. В другой раз.
Она ушла.
Петя вынул стеклышко и посмотрел через него на парня. Парень наворачивал яичницу, низко наклоняясь над тарелкой. Через стеклышко он оказался толстяком с голой лысой головой. Толстяк посмотрел на Петю устало. Петя спрятал заветное стеклышко. Задумчиво съел эклер, вновь сходил в туалет и посмотрел на себя в зеркале. Туман.
Зеркало что ли виновато? Или просто нельзя самого себя увидеть? Или он умрет через двадцать лет или через десять или прямо сегодня. Вот и туман. (По Петиным расчетам стеклышко показывало на двадцать лет вперед.) Петя решил проверить окончательно.
Спустился в метро. Высмотрел ветхого старика (с громадным рюкзаком на тощих плечах), протиснулся за ним в вагон. Старику уступили место, он молча опустился на сиденье. Рюкзачище не снял, уместился. Петя вынул стеклышко и посмотрел на старика сверху вниз. Туман. Петя растеряно опустил стеклышко в карман. Он ведь надеялся, что его теория не верна, что туман означает что-то другое. Петя смотрел на свои руки (шрам на правой ладони; напоролся на гвоздь, давно, в детском саду). Неужели руки не будет через двадцать лет? Такой живой, такой знакомой?
— Ты выходишь?
Петя очнулся, посторонился. Мужик пробивался к дверям. Петя последовал за ним.
Лицо мужика в черном стекле. Петя навел на лицо свое стеклышко. Мужик неплохо выглядел через двадцать лет, седина ему шла. Он хмуро смотрел на Петю. Они все смотрели на Петю, оттуда, из будущего, в котором Пети не будет, а будет вместо него какое-то туманное облако. Чушь!
Петя добрался до Пушкинской площади и там, в бывшем Макдаке, провел еще один эксперимент. Над умывальниками тянулось большое длинное, во всю стену, зеркало, в нем Петя разглядел через свое стеклышко несколько человек, все они посмотрели на него из своего далека, все, кроме одного. Юноша, которого приятель называл Славиком, тоже обратился в туман. Петя торопливо отвернулся от зеркала. И уставился через стеклышко на Славика. Туман!
— Эй! — крикнул Славик и ударил Петю по руке.
Пальцы разжались, стеклышко шлепнулось на пол. И Славик раздавил его каблуком.
— Понял? — спросил Петю.
— Понял.
— Что понял?
— Да ладно, — уговаривал приятель Славика, — брось, не лезь, здесь камеры.
— Что понял? — не унимался Славик.
— Что мы умрем.