Примерно за полгода до этого, холодной весной, в сумерках, сидела я на небольшом диване в небольшой кухне на первом этаже многоквартирного, многоэтажного дома. Год, значит, по-прежнему девяносто четвертый, и мы все, обитатели дома и гости, молоды, хотя и не первой молодостью. Мы давно знакомы, вместе учились на факультете сложных и темных (мне) математических наук (специальность - «прикладная математика»; и прозвище у меня было - Приматка Долгопятка).
Хозяин дома отрезает ломоть простого серого хлеба, чуть подсушивает в тостере, намазывает теплый еще кусок майонезом и протягивает мне.
Я бы не прочь вновь почувствовать этот вкус (вкус как предчувствие). Невозможно. И дело не только в навсегда изменившемся вкусе хлеба. Воздух, свет, отношения, всё разрядилось, рассеялось, потускнело. Это естественно. И я не бы не хотела застрять в том (или другом) времени на веки вечные (да мне никто и не предлагает). Но воспоминание доставляет мне удовольствие, уж простите.
Хлеб и чай. Электричество в воздухе.
- А почему бы тебе не пойти работать в Музей кино, - говорит Олег.
- А где это?
Ей-богу, не знала!
Олег не удивился. Он никогда (кажется) не удивлялся ни моему непреодолимому невежеству, ни моей неизбывной наивности, ни моему простосердечному любопытству. Чем-то я его привлекала. Когда-то (много позже описываемых событий) Владимир Всеволодович Забродин написал, что, вероятно, был одним из экспонатов кунсткамеры Владимира Кобрина. Очень, вероятно, что Олег также поместил меня в свою кунсткамеру. Впрочем, как и я его в свою. Хе-хе.
{Режиссер Владимир Михайлович Кобрин (1942-1999). Что-то было средневековое, алхимическое в том, чего он добивался от движущейся картинки, наслаивая одну на другую, ускоряя бег пленки, растворяя изображение, разваливая. Он добивался поразительных эффектов в эру докомпьютерной графики.
Алхимический опыт по превращению, приращению, разъятию. Реальности?
Кобрин разбирает мир на части и собирает вновь. И мир движется, хотя и не совсем плавно, толчками.
В новом (2017 год) «Твин Пиксе» я увидела то же движение. Почувствовала страх мертвого, симметричного мира; неподвижного, даже если он движется. Всегда по кольцу, по замкнутому кругу. Нет развития, нет перемен, нет воздуха. Это сама смерть, и глаза ее пусты.
Картинки в новом «Твин Пиксе» как будто сняты Кобриным – в эру докомпьютерного кино. Мир Кобрина и мир «Твин Пикса» - что-то вроде дистанционного монтажа.}