Двадцатого я с родителями (они тогда были моложе меня сегодняшней) ездила к Белому дому. Видели танки. Было не страшно. Было странно. Постояли на площади, послушали Ельцина. Вернулись домой. В электричке (туда и обратно) мне казалось, что людям нет дела до происходящих событий, все заняты своей обыденной, будничной жизнью. Не помню, отчего мне так чудилось. Может быть, слышала разговоры о житейском, о дачном, к примеру, заборе. Бог знает. Дома слушали «Эхо Москвы», новости, песни Высоцкого.
Недавно я смотрела документальный фильм Лозницы об августе девяносто первого в Ленинграде (уже в сентябре город вновь станет Петербургом). Меня поразила толпа, даже не толпа, собрание людей на площади. Тихие люди. Тихие, потому что слушали. Выступающих. Новости по радио. Прислушивались. Ждали. Это была не растерянность, разве что отчасти. Предгрозовая тишина.
Двадцать третьего (или двадцать четвертого) я встречалась в Москве с друзьями, с Олегом Аронсоном и его женой, с Сережей Гурко. Ходили по Москве, молодые и счастливые. Когда-то в другой стране мы учились в МИИТе на программистов, а теперь я училась писать сценарии, Олег и Сережа поступали в аспирантуру Института философии (или только что поступили).
Недавно в музей пришел архив Говорухина. Среди документов – листовка с Указом президента РСФСР Бориса Ельцина о незаконности Государственного комитета по чрезвычайному положению (ГКЧП) от 19 августа 1991 года. На листовке автограф Мстислава Ростроповича жене Станислава Говорухина синей шариковой ручкой: «Гале от / мужа Гали / от имени Гали / и от своего / С любовью / Слава / 22/VIII 91».
Через четыре года, в 1995-м, Говорухин возглавит Комиссию Государственной Думы по истории развития чеченского кризиса.
Я листаю его записи в ярко-красном «Служебном дневнике». О событиях в Чечне, о людях. Дудаев. Басаев. Руцкой. Говорухин рисовал их портреты черной гелевой ручкой, эти ручки тогда вошли в обиход.
А я в девяносто пятом пришла в Музей. Сценарии мои никто снимать не рвался, ничего у меня не складывалось. Олег посоветовал Музей.
Две тысячи двадцать первый. Я приезжаю рано утром, пью кофе, проверяю почту и берусь за старые бумаги. Дышу пылью.
Хочется сказать: всё прах. Так и говорю.
Дружба народов, №12, 2021