Случайная знакомая. На танцах. Бабка сказала бы: на танцульках.
В парке площадка. Музыка из колонок. Витька держался в стороне, смотрел. Все девчонки ему нравились, всех бы съел без соли и масла.
Она подошла сама. Улыбнулась.
Она улыбнулась и руки ему положила на плечи.
— Да я не умею, — сказал он.
Или не сказал. Подумал сказать и не сумел.
Медленный танец завели. Меееедлеееенный. Белый. Дамы приглашают. Дама пригласила.
Он обнял ее за талию.
— Да я не умею, — повторил.
Они и не танцевали. Топтались на месте, обнявшись. Она была высокой, с него ростом. Ерошила взмокшие волосы у него на затылке. Трогала языком мочку уха.
— Поехали ко мне, — он просипел.
У Витьки была собственная квартира, бабкино наследство.
— Даже ехать не надо. Пешком тут. Рядом.
Привел. Она разделась. Все бросила на пол — одежду, сумочку. Он смотрел. Смотрел на нее. Смеялся. Как будто выпил чего-то веселящего. Или духи у нее были веселящие. Или взгляд. Или зубы. Белые, крепкие.
Уснули в обнимку на бабкином диване.
Под утро Витька замерз, проснулся. Один. Запах ее таял. Только уже не веселил.
Он хотел ее крикнуть, но имени не вспомнил. Да и не спрашивал он вчера ее имя.
Встал, поплелся на кухню. Темно.
— Эй.
Нет никого. Ни на кухне. Ни в ванной. Ни в прихожей. Он свет везде зажег. Нет. Исчезла.
Что за диво? Как? Дверь заперта. Изнутри заперта. На цепочку. Это у него с детства вошло в привычку, бабка напугала когда-то до полусмерти, не время рассказывать.
Как же так? Куда она провалилась, в какую щель?
Бумажник бросился проверять. В куртке бумажник. Все на месте: деньги, карточки.
Да была ли она? Не сон ли видел?
Но запах. Запах ее он все еще чувствовал. Прохладный и сладкий одновременно. Ванильный.
Отворил дверь — посмотреть, что там на площадке. А ничего. И вдруг из-под Витькиных ног выпрыгнула из прихожей на площадку черная кошка. Охнуть не успел.
Сгинула. Куда, как, не уследил.
Да откуда она взялась-то, в квартире? Как попала? Где хоронилась? Черная. Вот так да. У него. Кошка! Да у него сроду кошек не было.
Отработал он смену. Ребята в пивную звали, отказался, отговорился делами. Притащился в парк.
Площадка. Музыка из колонок. Народ топчется. Сумерки. Перемигиваются цветные огни.
Витька встал на прежнем месте. Смотрел на девчонок. Ни одна не нравилась.
Ее он не увидел, носом почуял. Прохладный и сладкий ее запах.
Подошла. Руку ему положила на плечо.
— Ты, — он сказал.
Она поцеловала его в губы, язык протолкнула в рот, едва не задохнулся. Отстранился, посмотрел в глаза. Золотые глаза.
Взял ее за руку и повел. Ни о чем не спрашивал. Ему все равно было в этот миг, кто она, что.
На этот раз Витька увидел, как она уснула, не пропустил. Слушал ее дыхание. Любовался. Хотел погладить смуглую руку, но испугался разбудить. Сам засыпать не собирался, ни за что.
Очнулся в тишине. В предутреннем неподвижном свете. Один.
Встал, как умел, тихо. Босиком прокрался на кухню. Кошка сидела у газовой плиты, черная, как ночь. Мерцала желтыми глазами.
— Ты? — вымолвил Витька. — Ты зачем?
Кошка скользнула мимо. Витька бросился следом. В прихожую, к двери.
— Что? Открыть тебе?
Снял цепочку. Повернул замок. Взялся за ручку. Помедлил.
Она посмотрела на него.
Неподвижные желтые глаза.
Он не посмел ослушаться, открыл.
Ходил по квартире, нюхал воздух. Сладкий и холодный.
Парк. Музыка. Танцы. Цветные огни.
Витька простоял у площадки до глухой ночи. Пока все не разошлись, пока не погасли огни, пока не полил дождь. Не пришла, не пришла, не пришла.
Он побрел домой. Вымок. Продрог. Встал под горячий душ. Плакал. Уснуть не мог. Ворочался, вставал, мотался по квартире, выходил на площадку.
Ничего. Никого.
Через три дня он увидел ее на остановке. Автобус уже трогался. Витька завопил:
— Стой! Стой! Пусти!
Выскочил. Нет. Не она. Обознался. Чуть не взвыл.
Дни стояли темные, снег уже не таял. Но Витька все приходил и приходил вечерами к обледенелой площадке в безлюдном парке. Горели редкие фонари. Их свет казался давним, дальним, уже не существующим. Витька стоял, мерз, молил: приди, приди, мне без тебя беда, мне без тебя не жизнь, мне без тебя никак. Гадина, мразь, тварь! Приди!
Пахло уже Новым годом, люди тащили в дома елки, апельсины, стеклянные шары. Витька поскучнел. Смотрел мимо знакомых, не здоровался. Кассирша в столовке спросила: «Не заболел? Сдачу-то возьми».
В этот раз он заплутал. Простоял у площадки до самой ночи, побрел к дому, забылся, очнулся в незнакомом месте. Все одноэтажные дома да глухие заборы. Собаки за ними ходят, цепями погромыхивают. Рычат. Голоса подают. Перекликаются.
Витька повернул назад. Шел, шел и уперся в тупик, в гараж. Посмотрел на железную стену и ударил в нее кулаком. Стена загудела. Бам-мм! Бам-мм!
— Милицию вызвать?! — крикнули. Бог его знает кто. Бог его знает откуда.
В забегаловке у остановки взял бутылку водки. Пока добрел до дома, всю выпил. Оставил порожнюю бутылку возле подъезда. Открыл дверь и обернулся посмотреть на нее. Бутылка казалась наполненной тихим светом. Отбрасывала прозрачную тень. Ее стало жаль, как живую.
Не сразу попал ключом в замочную скважину, повернул ключ, отворил дверь. Кошка прыгнула в дом вперед него. Витька вскрикнул. Ринулся за ней.
Она сидела на кухне. Нога на ногу. Она. Любимая.
— Ты, ты.
Он упал перед ней на колени.
Просил:
— Не уходи.
Просил:
— Не бросай меня.
Он не мог привыкнуть к своему счастью. К тому, что она — у него. Готовит. Стирает и гладит. Скучает. Ждет. Любит.
Кассирша в столовке заметила: «Похорошел».
Он не отвечал. Улыбался.
Он больше не видел ее кошкой. Лишь представлял иногда. Она варит бульон, протирает пыль. Кошкой вспрыгивает на подоконник. Смотрит в окно. Представлял, но не видел. Не показывалась.
Из дома она выходила. В магазин. Или с ним прогуляться. Вечером, в сумерках. Рука об руку.
Он был счастлив. Он был полон.
Год прошел безмятежно.
Декабрь пришел ледяной, скользкий. Сотрудница упала возле работы, подвернула ногу. Еле доковыляла. Села за компьютер. Неловкая, полная, в толстых очках. Он ее пожалел. Принес кофе. Посмотрел на распухшую коленку. Отвез в травмпункт, проводил до дома. Комната в коммунальной квартире. Спертый воздух. Узкая девическая постель.
— Я бы угостила вас чаем.
— Сними очки.
Снял сам. Влажные глаза. Светлые детские ресницы.
Поцеловал ее.
— У меня еще никогда. Ни с кем.
— Не бойся.
Она дрожала.
Зачем? Почему? Он не знал.
К себе вернулся под утро. Жена спала безмятежно. Витька тихо лег рядом. Вдохнул ее запах. Прохладный. И сладкий.
Его обнаружили мертвым. В постели. В собственном доме. Уснувшим навеки. С острым ножом в груди. Рядом сидела кошка. Светила глазами.