Клава смотрела на него из окна. Юрий заметил, но рукой не помахал. Не поднялась рука. И не ел толком в этот вечер. Сидел над сковородкой, в которой была любимая его картошка с маслятами (Клава брала грибы на рынке, давно уже они с Юрой не ходили в лес сами). Тыкал вилкой, жевал еле-еле. Клава расстроилась, бросилась мерить ему давление, но Юрий мерить давление не дал, сказал, что устал, разбит, и лег спать.
Он слышал, как Клава ходит на цыпочках, как бормочет на кухне радио, как по двору проезжает машина, думал: а может, и не было ничего в электричке? Уж очень невероятно.
Клава вошла. Легла тихонько рядом.
Дождь затренькал по карнизу и незаметно усыпил.
Утром, уже после чая, Юрий спросил про наушники, где они.
— Где-то ведь должны быть, да? Я помню, они прилагались к смартфону.
— Значит, есть где-то.
— Где?
Клава принялась помогать ему искать. Она удивилась, зачем вдруг понадобились наушники, но не спросила, видела, что Юрий не в настроении. Непонятно ей было, что он собирался слушать, — музыку он никакую не любил, если натыкался в телевизоре или по радио на классику, мгновенно переводил на другую программу, а когда Клава устраивалась смотреть эстрадный концерт, уходил на кухню и там либо слушал разговоры на «Эхе Москвы», либо читал какой-нибудь толстенный исторический роман про хана Батыя, к примеру.
Наушники отыскали в шкафчике на балконе. Юрий запрятал их в карман.
Клава смотрела из окна, как он идет и не оборачивается.
Да что же с ним такое?
Места в утренней электричке еще были, но Юрий в вагон не пошел, а остался в тамбуре у железной стены и так простоял час с лишним до самой Москвы. Вагон наполнялся, скоро уже не осталось свободных мест, теснились в проходе. К Лосинке и в тамбуре уже было не продохнуть. Чьи-то длинные волосы лезли Юрию в лицо, он пытался увернуться. Но ничего, не раздражался. Не думал ни о чем.
Поезд пришел, Юрий вывалился с толпой, потащился по узкой платформе к подземелью. Полчаса в метро и десять минут ходу по переулку.
На работе он был сосредоточен, не ходил пить чай, не вступал в разговоры, сидел за компьютером, не отрываясь. В обед не пошел со всеми в столовку, закачал в смартфон несколько аудиокниг и фильм «Муха». Причем нашел с тем самым гнусавым голосом переводчика за кадром, который звучал тогда, в девяностом. Голос памяти, что-то вроде. Дмитрий, его конторский приятель, подходил пару раз, спрашивал, что стряслось. Юрий отвечал, что ничего, устал и нет сил на разговоры. Любой разговор мучил его в этот день.
Вечером на обратном пути взял в ларьке у метро пару банок пива и пирожков, тут же, у стойки, съел, вытер о салфетку масляные руки. Голуби и воробьи копошились у ног, подбирали крошки. Юрий выкинул скомканную салфетку в мусорку и направился ко входу в метро. Пиво он приберег на дорогу.
Устроился, как обычно, у окна (в это время места всегда находились). Надел наушники, включил фильм, закрыл глаза, отрешился.
Он вспоминал не фильм, а ту комнатушку, где сидели в тесноте люди, а они с Клавой примостились на полу, на его пальтишке, у самого экрана. Кажется, была зима. Да, точно. Та женщина вошла в сапогах, не стряхнув снега. Снег таял, растеклась у ее ног лужа. Как он мог видеть, они же сидели за их спиной, женщина и майор. Наверное, оглянулся. Зачем?
Юрий почувствовал, что кто-то касается его руки. Открыл глаза. Рядом с ним сидела жена Николая Галина, их соседка по подъезду. Галина что-то произнесла, Юрий снял наушники.
— Здравствуйте, Юрий, вы извините, я вас увидела, вы всегда этой электричкой ездите? И вчера? Мой Николай вчера на ней ехал. Он мне звонил, что на нее успевает. Вы его видели?
— Да.
— О боже, боже, я так и знала, что кто-то его вчера видел, я всех спрашивала, какая удача. Он с вами сошел?
— Нет. Он сел, говорил, я задремал, проснулся, его нет.
— Когда это было?
— Не знаю. Минут за тридцать до нашей станции. Или за двадцать. Что случилось? — Юрий сообразил, что надо же задать этот вопрос.
— Он вчера не вернулся, я бегала в полицию, заявление взяли мгновенно, обычно сразу не берут, а тут мгновенно, потому что я не одна, потому что в этой электричке, во вчерашней, еще люди пропали, нас там, в отделении, человек десять было, и, говорят, еще пропали, но в других местах люди жили, по нашей дороге, но в других местах. Все этой электричкой ехали. Боже мой, и вы ничего не видели?
— И не слышал.
— Ну да. Вот ведь.
Поезд шел длинным перегоном. Вошел попрошайка и запел. Галина скривилась, заплакала.
Успокоилась и спросила, нет ли в вагоне еще кого-нибудь из вчерашних. Юрий покорно привстал и оглядел пассажиров. Он сказал Галине, что никого не узнает, но это ничего не значит, он ведь и не присматривался вчера. Чистая правда.
Галина ушла ходить по вагону, расспрашивать, а Юрий думал примерно вот что:
Нечувствительно как исчезли люди. Образовалась дыра и затянулась. Может быть, если посчитать, так будет ровно столько же людей в сегодняшней электричке, сколько и во вчерашней. Свято место пусто не бывает. Природа не терпит пустоты. И всякое такое прочее. Правда, Галина. Она здесь заместителем Николая, ее нельзя брать в расчет. И…
Галина вернулась не одна.
— Вот, — сказала, — Света и Дима, у них сын пропал.
Дима и Света были, пожалуй, одного возраста с Юрием. И с Галиной. Одно поколение. Рожденные в начале шестидесятых. Сели они напротив Юрия, тесно друг к другу. Дима показал фотографию сына. Юрий покачал головой и сказал, что нет, не видел.
— Семнадцать лет мальчику, — сказал Дима. — Наш поздний. Единственный.
— Боюсь за него, боюсь, — шептала Света, — он такой тихий. — И заплакала у Димы на плече.
Юрий отвернулся к окну. Хотел бы закрыть глаза, но не смел. Казалось неприличным закрыть.
От станции шли с Галиной вместе. Их громадный дом возвышался и виден был издалека, светил огнями.
— У нас темно, — сказала Галина. — А я надеялась.
— Может быть, спать лег, — понадеялся тоже Юрий.
Они обогнули дом и направились к подъезду. Юрий в свое окно не посмотрел.
— А я тебя видела, — сказала потом Клава, — ты с Галиной шел. Чего так долго? Я уже в глазок смотрела.
— Мы к ней поднялись. Она боялась одна дверь открывать. У нее муж пропал. Мы с ним вчера ехали в одном вагоне.
— Как пропал?
— Так.
Клава кормила его ужином и расспрашивала о вчерашней электричке.
— Я уснул. Когда проснулся, Николая рядом не было.
— Знакомый какой его увел?
— Может быть.
— Ты уж смотри, осторожнее езди.
Он поел. Она принялась убирать посуду. Все было привычно, мирно. Шумела вода, горел свет, радио бубнило.
— Клава, — едва слышно позвал Юрий.
Но Клава услышала, обернулась. Увидела его глаза, завернула кран, подошла, села напротив.
— Не один Николай пропал. Я проснулся, и никого уже не было в вагоне. Один я.
Клава погладила его большую руку. Дочке решили о странном происшествии не писать. Клава постановила, что Юрий переутомился и надо сменить обстановку.
— Пиши завтра заявление на отпуск.
Уже на другой день в социальных сетях появился список пропавших. Сорок человек. Фотографии, приметы, некоторые биографические данные, привычки. Все, что могло помочь узнать, опознать. Юрий сидел на работе, разглядывал лица. Вновь и вновь. Николай, оказывается, родился в Киргизии, в Москву приехал после армии, поступил в строительный институт. Юрий читал, смотрел. Запоминалось прочно. Он мог вызвать в воображении любое лицо.
Вечером на обратном пути Юрий пытался вернуть всех этих людей к жизни. Закрывал глаза, просил:
— Господи, пусть они будут.
Открывал глаза, осматривался. Народу было не много и не мало — как обычно. Но все другие, все новые. Иногда проходил торговец или попрошайка.
Юрий устал молить, никто его не слышал. Или желание его было не столь велико. Все исчезнувшие оставались для него призраками, даже Николай.
Юрий отвернулся к темному окну. Надел наушники. Смотрел в окно и слушал размеренный мужской голос, который читал о нашествии марсиан. «Войну миров». Бог его знает почему Юрий выбрал слушать именно ее.